Вид с холма - [10]

Трое суток проводит герой в своем прежнем мире. Трое суток, мучаясь, как безумный, он пытается найти выход из создавшейся ситуации. В конце концов ему уже нет никакого дела до «тени». Если никто не хочет ее замечать, то и он не обязан в одиночку противостоять мраку прошлого. Он тоже вполне способен жить «здесь и сейчас»: закрыть глаза, все забыть, ни на что не обращать внимания. Как-нибудь оно действительно утрясется. И только одно лишает его покоя. В бессонной своей тревоге — а все трое суток по возвращении герой не смыкает глаз — когда чернеет московский воздух и гул мегаполиса спадает до шорохов, когда распахивается тишина и проступает желчь ламп, зажженных по всей квартире, когда становится непереносимым молчание, герой вдруг начинает слышать невнятный голос. Звучит он прямо в сознании. Ни одного слова не разобрать, но герой абсолютно уверен, что шепчет Лара. Ему никуда не деться от этого. Каждые полчаса он, будто помешанный, набирает знакомый номер и, прикрывая глаза, мысленно провожает звонки, уходящие в никуда. Может быть, даже — в те давние, полузабытые годы. Никто, естественно, не отзывается, и он вновь слышит голос, и вновь — ни единого слова не разобрать.

Его это приводит в отчаяние. Если бы только можно было как-нибудь все исправить! Если бы можно было вернуться назад и отменить тот злосчастный «эксперимент»! Зачем он, в конце концов, был нужен?

Но никогда ничего не исправить. И никогда ничего уже нельзя изменить. Можно лишь слегка искупить содеянное, выплатив за оплошность самую высокую цену. И на исходе третьего дня герой совершает единственное, что ему остается. Он собирает все имеющиеся у него материалы по данной теме, включает в них подробное, протокольное описание собственного инцидента, подписывает своим именем, снабжает адресными данными, телефоном и рассылает в российские и зарубежные средства массовой информации.

И когда он нажимает кнопку рассыла, ему кажется, будто он вылезает на бруствер и выпрямляется во весь рост.

Теперь он — в прицеле тысячи глаз.

Лару он, конечно, там не найдет, но по крайней мере не оставит одну.

Нет, он ее не оставит.

А потом он выключает компьютер и начинает ждать, когда снова постучат в дверь.

5

И вот теперь обратимся к главному. Чтобы роман подобного рода мог быть адекватно воспринят читателями, чтобы возник смысловой резонанс, на который автор явно рассчитывал, повествованию необходима предельная литературная достоверность. Причем, уровень ее, на наш взгляд, должен быть даже выше, чем в уже упомянутых «Ином небе», «Паване» или «Временах негодяев». Разница между данными произведениями очевидна. Там авторы представляют заведомо вымышленные миры: миры-условности, миры-фантомы, всплывшие из небытия в результате исторической катастрофы. То есть, допуск невероятного обуславливается принципиальным разрывом с реальностью. А здесь никакого разрыва не происходит. Мир «Анклава» вырастает из нашей действительности самым естественным образом. Он изначально, онтологически сопряжен с нашим недавним прошлым, и потому бытийная фактура его должна быть особенно убедительна.

Между тем, как раз с этим у автора не все в порядке. Мир, созданный им, недостоверен в самых своих основах. И дело тут, конечно, не в том, что с уходом «главного реформатора» преобразование российского общества двинулось по иному пути. В качестве фантастической тезы, в качестве «точки ветвления» это вполне приемлемо. Однако, как бы ни старался автор уверить нас, что в результате возникнет совершенно иная реальность, как бы ни оснащал он ее впечатляющими изобразительными деталями, сколь бы ни был он изощрен в придумывании логических схем, неправдоподобность многих фундаментальных координат заметна невооруженным глазом.

Конечно, наш мир тоже далек от совершенства. У нас тоже хватает проблем, над которыми ломают головы и политики, и международные организации. Достаточно вспомнить хотя бы конфликт в Югославии, чуть было не приведший эту страну к гражданской войне, или последовавший сразу же вслед за ним чрезвычайно острый этнический кризис в Косово. Ведь погасить его удалось буквально в последний момент. И, кстати, не в последнюю очередь — благодаря посредничеству России. Или вспомним попытку экстремистов атаковать здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Или ядерную программу Ирака, из-за которой чуть было не началась интервенция войск НАТО в эту страну. Так что, трудностей и в нашем мире достаточно, и, конечно, не все из них удается преодолеть без потерь. И все же таких явных нелепостей, как описывает автор романа, такого абсурда, переходящего в полный идиотизм, что-то не наблюдается. Ведь как бы ни относиться к нынешней политике западных стран, где, как и в любой политике, несомненно, присутствуют элементы прагматического лицемерия, невозможно представить себе, чтобы вопреки всем публичным заверениям, данным во времена перестройки, вопреки всем обещаниям и широковещательным декларациям, которые слышал весь мир, блок НАТО, тем не менее, начал бы расширение на Восток — чтобы в него были приняты не только Болгария, Чехия, Венгрия, Польша, но и страны Прибалтики, непосредственно граничащие с Россией. Ведь поступить таким образом означало бы продемонстрировать откровенное вероломство, подорвать к себе доверие на долгие годы, если не на десятилетия. И также невозможно представить себе, какие бы аргументы автор романа ни приводил, чтобы Соединенные Штаты, пусть даже страдающие после распада СССР комплексом имперского превосходства, осмелились бы бомбить Югославию — европейскую, вполне цивилизованную страну, да еще в нарушение Устава ООН. Ясно, что мировое сообщество этого не потерпело бы. Или чтобы Объединяющаяся Европа, выражаясь высоким слогом, цитадель просвещения, гуманизма и демократии, больше всех, кстати, беспокоящаяся о смягчении международных нравов, спокойно взирала бы на геноцид, который, по мысли автора, осуществляют в отношении русских новые Прибалтийские государства. Мы уже не говорим о том, что подобных действий не допустила бы и Россия. Здесь, в полном соответствии с международным законодательством, были бы оправданы самые жесткие меры.