Вице-президент Бэрр - [184]

— Signor Consul, c’è un americano, un colonello[114]. — «Сводуз» — вот какое имя я услышал. Поскольку по долгу службы я обязан быть дома для американских путешественников — особенно полковников, — я велел Панталеоне проводить посетителя на террасу.

Я поправил сюртук. Мне пришлось одеться по всей форме, потому что то был день праздника непорочного зачатия и я должен был представлять Соединенные Штаты на центральной площади во время торжеств.

Под белой аркой, открывающей вид на море, возникла большая рыхлая фигура.

— Чарли, если ты не рад меня видеть — да и что за радость! — я тут же повернусь кругом и спущусь по тем же ступенькам, по каким только что взобрался. Господи, никогда не видел столько ступеней, а тут это называют улицей. Дай только дух переведу. А ты ведь неплохо устроился, ей-богу. Один вид чего стоит!

Произнося эту тираду, Сэм Свортвут подошел ко мне. Я смотрел на него, как кретин. Что делать? Послать его к черту? Вызвать полицию? Я стоял, окаменев, и понимал, что не слишком блистательно представляю славную республику. Интересно, в отчаянье гадал я, как бы поступил на моем месте Вашингтон Ирвинг?

Как большой пес в ожидании пинка, Сэм нерешительно протянул мне лапу. К его облегчению, я оцепенело пожал ее.

— Давненько я тебя не видел, Чарли.

— Давненько! — отозвался я глупо. Слава богу, хоть собственное имя не повторил.

К счастью, внизу, в порту Амальфи, громко хлопнул фейерверк и завершил первую стадию нашей беседы.

— Что это? — Сэм подскочил, будто в него стреляли.

— Фейерверк. Начало праздника. Сейчас начнется шествие и…

— Я так и подумал, там что-то вроде нашего Четвертого июля.

— Садись.

Что мне оставалось делать? Он похвалил вид с террасы. А кто его не похвалит? Вилла, которую я снимаю, расположена по соседству с разрушенной сторожевой башней старой сумасшедшей королевы Неаполя. Внизу под нами втиснулся в скалистую долину Амальфи: белые стены, красные крыши, мавританский собор с зеленым глазурованным куполом и желтой черепицей. Узкие террасы над городом сверкают апельсиновыми садами и темнеют зарослями дикого лавра. Сэм Свортвут тут — как омнибус с Четвертой улицы, чудом занесенный в Аркадию.

— Я сомневался, что консул — это ты, пока один американский шкипер тебя не описал, и я понял, что не бывает двух людей с одинаковой внешностью и фамилией. Вон моя лодка. — Он показал красивый шлюп. Я его заметил еще утром, совершая консульский обход; в основном, я обхожу американские корабли и обсуждаю с капитанами, каким образом удобнее освободить моряков, арестованных накануне. Являя собой помесь мирового судьи с судовым капелланом, я вынужден таскать под мышкой захватанную Библию, и американцы целуют ее, давая присягу. Я называю ее книгой лжесвидетелей.

— Я здесь уже полтора года…

— Знаю. А раньше ты был в Антверпене. Я как раз на днях видел книгу, которую ты там написал. Что-то о Нидерландах, о твоих путешествиях.

— Да, что-то вроде. — Все вечно забывают название книги, которое придумал мне остряк-издатель.

— Дома не бывал с тех пор, как получил место консула в Антверпене?

— Вице-консула. Нет, не бывал.

— А я уж больше года, как уехал.

— Знаю.

Ракета, пущенная в гавани, медленно пересекла бледный серп новой луны и взорвалась белыми огнями.

— Знаешь, Чарли, меня здорово скрутила депрессия тридцать седьмого года. Скверное время, как тебе, наверное, известно. Связался в Англии с угольными шахтами. Утверждали, что они надежны, как золото, и, как всегда, ошиблись. Ну, меня выпотрошило дочиста. И мне пришлось… бежать.

В августе 1839 года Самюэль Свортвут, инспектор нью-йоркского порта, отплыл в Англию. Через несколько недель обнаружилось, что он украл один миллион двести пятьдесят тысяч долларов государственных денег — самая большая сумма, когда-либо похищенная американским чиновником, а возможно, и вообще американцем. Когда спадет первая волна возмущения, Сэм Свортвут, без сомнения, станет героем фольклора. А пока он подмочил репутацию бывшего президента Джексона, на которого легла ответственность за наставление Сэма на стезю, приведшую его к столь вопиющему воровству. Связанный с воровством скандал вдобавок помог кандидату вигов Уильяму Генри Гаррисону побить президента Мартина Ван Бюрена на выборах в прошлом месяце. Печально, что в итоге всей этой истории весной в Амальфи появится новый американский консул. Хотя экстравагантность Сэма произвела на меня должное впечатление, я отнюдь не пришел в восторг от того, что потерял из-за него место.

— В Нью-Йорке был большой переполох. — Сэм смотрел на облачко дыма в том месте над луной, где только что взорвалась ракета. — Всякие недоразумения по поводу… моих дел.

— Еще бы.

— Я много путешествую. Испания. Франция. Теперь вот плывем вдоль итальянского побережья, уже несколько недель. Потом направимся в Северную Африку. Говорят, в Алжире прелестно.

На террасе появилась моя жена. Сэм вскочил. Я представил их друг другу.

— Высокая честь, донна Каролина. — Сэм поцеловал ей руку.

Супруга извинилась, что не говорит по-английски; значит, она не желает говорить на этом языке, думает, что разговор будет скучный. На самом-то деле она владеет английским, немецким, французским и, разумеется, итальянским; ее отец — швейцарский барон Йост Йозеф де Тракслер, в прошлом паж при дворе последнего короля обеих Сицилий; пажом был и ее дед со стороны матери (неаполитанец испанского происхождения). Я встретил семью Тракслеров, когда меня впервые представили королю Фердинанду в Казерте. После года острых схваток со старшими членами семейства по вопросам религии и собственности (у них и того и другого вдосталь, а у меня — ни того ни другого) мы обвенчались шесть месяцев назад. В июне у нас будет ребенок.