Via Baltica - [47]
– Ну что, хорошо развлеклись? И гонорар получила?
Она положила гостинец и влепила мне мощную оплеуху. Примирение обошлось без ссоры… Я сам на себя поразился: думаю о примирении ! Значит – влип, это уже отношения. Когда нет отношений, нет ни войны, ни мира. А тут обозначилась не только постель, и это было ужасно. Кажется, все поняла и Грасе: она, закусив губу, пыталась справиться с кашлем и глаз с меня не сводила. Сколько раз повторять, что она не была глупа? Она была злая, мстительная и мудрая. Многие были бы рады бы заиметь такого врага. Как раз такого – которому завидует все идиоты. Грасильда глубоко вдохнула, выдохнула и улыбнулась. Острая, пронзительная улыбка. Она простила. Решила показать свою страсть мне – непутевому рекруту. Я понял: успела помыться в служебном душе. Она расстегнула свой роскошный халат. Сама спустила шелковые пижамные штаны. От ее черных срамных волос у меня начиналось затмение. Черные, как антрацит. Я чувствовал, что сдаюсь, что растворяюсь в ее желании: мерзкое, глупое ощущение; может, наш лагерный шеф Клигис тоже был невинней младенца? Когда мы вовсю распалились и нам стал узок широченный матрас, на пороге возник человек в плаще воинского покроя, в мягкой фетровой шляпе, с портфелем из дефицитной кожи, в дымчатых заграничных очках– Швирмицкас! Он был не один – рядом стоял некто в военной форме с петлицами, которые я и тогда (in flagranti!) немедленно опознал: змейка, обвившая чашу. Этот был близорук и носил очки с толстенными стеклами, значит, от него не должна была ускользнуть ни одна деталь. Он глядел с любопытством, и в его облике не было ни осуждения, ни агрессии. Зато Швирмицкас дрожал. Пытался изобразить улыбку, но не мог. Стоял как вкопанный и только водил руками.
– Вот этот птенчик, товарищ майор, – он обернулся к военврачу Грачеву. – Симулирует гипертонию, не хочет служить. А эта шлюха ему всячески помогает, вы понимаете?
Грачев – фамилию я, конечно, узнал позднее – угрюмо кивнул: симулянты для этого человека не представляли особого интереса, так, серые будни. Больше ему тут не на что было смотреть – меня он запомнил, и хватит. Понадоблюсь – вызовет. Он повернулся и вышел. За ним собрался последовать профсоюзник, только не получилось. Грасе, как рысь из дупла, бросилась через всю комнату и впилась ногтями ему в лицо, брызнула кровь, о Господи!
– Это я шлюха ? Говори, я кто тебе – шлюха ? – Она раздирала его лицо, как тряпку. Он не сразу сумел схватить ее за руки, – столько крови я никогда не видел. – Отпусти! – завизжала она. – Отпусти руки, гнида. Я что-то скажу.
Он, минуту назад полный величия и уверенности, рухнул в кресло и прикрыл ладонью глаза, – кровь выступила сквозь пальцы и окрасила светлый плащ. Я сидел, привалившись к стене, и курил, курил. Все. Пес он, этот сраный Швирмицкас. Дети, жена преподает историю КПСС. Что теперь будет?
А ничего такого. Грасе промыла и обработала раны, остановила кровь.
– Я не шлюха, – сказала она спокойно. – Запомни, пожалуйста. И вот еще что. Я сотру тебя в порошок, ты ведь знаешь, это проще простого. Я слишком много знаю, коллега, ты не забыл? Ты малость пересолил, дурачок. Пойди и подумай, как теперь поладить со мной.
