Ветряные мельницы надежды - [18]

Я чуть не лопнул со смеху. И не только когда в первый раз услышал. Всякий раз, как вспомню, — опять снова чуть со смеху не лопаюсь.

А Делайла опять на меня такой взгляд бросила… вроде она чего-то не понимает. И тогда я спросил:

— Что?

— Шутке-то в обед сто лет, сынок.

— Ага. А если никогда не слышал?

— Тоже верно. И вдобавок мне приятно, что ты смеешься. По-моему, я раньше и не слыхала, чтобы ты смеялся.

— По-моему, я и сам раньше не слыхал, чтобы я смеялся.

И правда — если я когда и смеялся, то уже забыл.

Потом этот Дональд О’Коннор танцевал — здорово танцевал, смешно. Он пел песню «Пусть смеются», одновременно исполнял свой смешной танец и все стукался головой о доски, которые парни по студии таскали. Он кружил, кружил — на полу, на кушетках, натыкаясь на кирпичные стены, и я хохотал без продыху. Наконец он шага три протанцевал вверх по стене, перекувыркнулся в воздухе, встал на ноги — и то же самое на другой стене повторил.

— Вы про этот танец говорили?

— Ой, нет, сынок, это не тот фильм. Только что смекнула: там не Дональд О’Коннор играет, а Фред Астор, и он не на три шажка по стене поднялся, он долго танцевал. Надо будет мозги напрячь и вспомнить, что ж это за кино.

— А как они это делают?

— Потом объясню, смотри пока. Или, может, выключить?

— Нет! Что вы! Хочу увидеть, чем дело закончится. Мне очень нравится!

Делайла готовила в микроволновке попкорн, а я смотрел, как Джин Келли закрыл свой зонт, и пел, и танцевал под проливным дождем. После того как впервые поцеловал девушку, в которую влюбился.

— Тебе честно понравилось? — спросила Делайла. — Фильм-то жуть какой старый.

— Очень!

Еще как понравилось. Кино — это глупость. А глупость у нас в доме была под запретом. Вдобавок фильм — про любовь. И смешной. Еще два отцовых запрета. Поучительного в нем ни капельки. Никакого особого смысла, просто для развлечения. Вот уж и правда — развлечение. Я ничего похожего за всю свою жизнь не видел.

Это были мои первые каникулы. Самые настоящие.

* * *

Когда я вернулся домой, отец сидел в своем кресле. И смотрел перед собой. Не читал, не слушал музыку — просто так сидел.

— Я даже не стану интересоваться, где ты был, — сказал он.

— Вот и хорошо.

— Однако я подумал, что ты действительно крайне напряженно занимаешься. Быть может, весенние каникулы пойдут тебе на пользу. Быть может, в дальнейшем это положительным образом скажется на твоих успехах в учебе.

Я застыл на месте и посмотрел ему в лицо, но он не захотел встретить мой взгляд.

— Спасибо, что так решил, отец. Ты очень заботливый.

Так я сказал — вроде большую жирную точку поставил в конце дня.

А мне ж никогда и в голову не приходило — до той секунды, — что если я ни на дюйм не отступлю, то отступить придется ему.

4 МАРИЯ. Сюрпризы

Карл устроил мне сюрприз, вернувшись раньше обычного. Где-то в половине восьмого. Я уже пару часов как пришла от Стеллы, но удар для меня все равно был тяжелым.

Во-первых, сюрприз от Карла — это всегда тяжело. Жизнь в нашем доме должна идти по плану, и любое отступление пугает. А во-вторых, Карл улыбался. Широченная такая улыбка была на лице, от уха до уха. Будто его ранний приход — большой и радостный сюрприз. Только меня все равно сомнения брали: не напоминает ли он таким способом, что может нагрянуть куда угодно и когда угодно? Карл часто говорит или делает одно, а подразумевает — и мне дает понять — еще и другое, а то и третье, и четвертое-пятое.

— Как тебе удалось так рано прийти? — спросила я с таким видом, словно это дело хорошее. Во всяком случае, я очень старалась.

— Сюрприз! Взял полдня отгула. Специально для тебя! Приглашаю на свидание, как в старые добрые времена. Как раньше, до детей. Ты и я — и больше никого. Романтика. Знаешь что? Пойдем-ка с тобой в стейк-хаус, где отмечали нашу годовщину!

— Вдвоем? Ты и я?

— Ага! И больше никого.

— Мы не можем бросить детей одних дома.

— А вот и второй сюрприз. На сегодняшний вечер я взял для них няньку!

Иногда мой желудок превращается в акробата, и это было как раз одно из таких мгновений. У меня внутри — кульбиты разные, кувырки и сальто-мортале, но я не имею права этого показывать. Когда Карл преподносит сюрприз, так и хочется сделать ноги, потому что это та самая беда, которая не приходит одна.

Натали и нянька? Не выгорит. И речи быть не может.

— Какую няньку?

— Девчонку, что за пацанами Мак-Криммонов приглядывает.

Мак-Криммоны жили через две квартиры от нашей дальше по коридору.

— Мы ее даже не знаем.

— Они ее знают, не один год, и этого довольно.

— А Натали? Натали ее совсем не знает.

— Натали будет в порядке.

Не будет. И он сам это прекрасно понимал, судя по его тону.

Понимал не хуже меня. Но решил, что Натали должна быть в порядке. И пусть хоть мир перевернется, а Карл от своего не отступит. Он будет требовать, чтобы Натали стала такой, какой, по его мнению, должна быть.

— Я еще никогда ее не оставляла…

— И я о том же. Самое время начинать.

Самое время. Если Карл решил, что время настало, — значит, настало.

Но… боже, боже… Время меня ждало тяжелое. Не то слово — тяжелое. В двадцать раз тяжелее тяжелого. Или в сто.

* * *

Карл заказал бутылку вина.