Вьетнамская жар-птица - [30]

– Познакомься, Верунчик… Это мой приятель Леон.

Парень чмокнул ошеломлённую Веру в щёку и что-то пылко заговорил по-французски. Она вежливо и глупо улыбалась в ответ, поскольку не знала на этом языке практически ни слова… кроме, разве что, «бонжур» да «амур». И «шерше ля фам». Но отчего так стесняется Илья? Что здесь происходит?

Бельгиец вёл себя непринуждённо, продолжая весело болтать, и в какой-то момент Вера вдруг обратила внимание на то, что он держит Илью за руку. Держит, как влюблённый, – переплетя свои пальцы с его. Она так смешалась, что, вспыхнув, торопливо отвела взгляд и сделала вид, будто ничего не заметила. Мозг совершенно отказывался анализировать полученную информацию.

– Послушай… – всё ещё смущаясь, начал Илья. – Ты не будешь против, если я сейчас посажу тебя в такси и отправлю домой? У нас с Леоном ещё остались кое-какие дела. Ты не беспокойся, я оплачу машину и даже запишу номер, на всякий пожарный, чтобы водитель не позволял себе лишнего.

Вера молча и растерянно кивнула. Неужели Илья – гей? Она никогда раньше не сталкивалась с представителями нетрадиционной сексуальной ориентации, только слышала да читала о них. Ей казалось, что она вполне лояльна к ним, но… одно дело – думать об отвлечённых незнакомых людях, и другое – осознать, что твой друг, которого ты знаешь с детства, тоже гомосексуалист!

Они вышли на улицу все вместе, и Илья принялся ловить для неё такси. Вера продолжала подавленно молчать. Наконец машина была остановлена. Илья, как и обещал, усадил подругу в салон, записал номер и сказал, что позвонит через часик – проверить, благополучно ли она добралась до дома. Он уже собирался захлопнуть дверцу, но Вера вдруг перехватила его руку.

– Скажи, Иисусик, у вас… всё серьёзно?

Щёки Ильи вспыхнули заревом. Он опустил глаза, но Вера, отбросив всякое стеснение, продолжала пытливо вглядываться ему в лицо.

– Ты теперь меня презираешь? – выговорил он, наконец, через силу.

Она с досадой поморщилась.

– Нет, конечно… Какое отношение к нашей дружбе имеет твоя личная жизнь? Но… я просто подумала о Дине. Она это не переживёт…

Илья помрачнел.

– Дина – моя боль… Я люблю её как сестру, как друга. Но совсем не могу, не хочу на ней жениться! Что за дурацкий обычай, тоже мне, дворяне девятнадцатого века – договариваются о свадьбе детей, не спросив их самих…

– Как же ты скажешь ей об этом? – грустно спросила Вера.

Илья умоляюще взглянул на неё:

– Только ты ничего пока ей не говори, прошу тебя! Я как-нибудь сам… позже.

– Ну, мы едем или нет? – разъярился таксист.

Илья вздохнул и захлопнул, наконец, дверцу машины за Верой. Она смотрела на него из-за стекла с искренним сочувствием.

Открытие, что Илья – гей, ошеломило её даже не самим своим фактом, а моментально вспыхнувшей пронзительной жалостью к сестре. За последние годы она полюбила Дину – по-своему, может быть, не со всей силой, на которую была способна, но всё-таки полюбила.

Вера вообще привязалась к членам своей новой семьи: как-никак, уже полжизни провела с ними в Москве. И мачеху она звала мысленно «Снежной королевой» скорее по привычке, чем от реальной неприязни. К ней она тоже привыкла, любила и жалела её. Но больше Вера любила, конечно же, бабушку и отца…

У Громова сохранялось странное отношение к младшей дочери: он и симпатизировал ей, и словно боялся привязаться слишком сильно. Его тянуло к Верочке, потому что она отчаянно напоминала ему покойную Нину, в которую он был сумасшедше влюблён когда-то, но он не хотел тем самым обидеть жену и старшую дочку. Его постоянно глодало неутихающее чувство вины.

Вера к своим четырнадцати годам, конечно, давно уже по обрывкам разговоров, кусочкам фраз, намёкам и недомолвкам сложила цельную картину прошлого её родителей.

Александр познакомился с Ниной случайно – в университете, где преподавал его отец-филолог. Пётр Громов был известным и уважаемым в СССР профессором. Когда он шёл по коридорам МГУ, все почтительно замирали, настолько представительным он выглядел: статный, высокий, седовласый, с трубкой… Нина же была воспитанницей подмосковного детдома. После получения аттестата зрелости она поехала в Москву и сразу же поступила в университет. Девушка была талантливой, способной студенткой – и потому профессор Громов моментально выделил её среди других. Она и внешне была хороша: с гривой тёмных волос, с точёной невысокой фигуркой… Ниночка и подумать не могла, что старик отчаянно и безрассудно влюбится в неё. Но уж тем более не могла она предугадать, что сама полюбит его сына, и тот ответит ей взаимностью.

Александр на момент их знакомства уже был женат, и Ольга ждала ребёнка. Как это часто случается в молодых семьях, беременность несколько охладила некогда пылкие отношения супругов. Ольга стала раздражительной, капризной, не пускала мужа к себе в постель и то и дело ударялась в гормональные истерики. Александр мучительно переживал этот период и даже начал подумывать о том, что их брак был ошибкой. Он знал Олю с детства, она была его одноклассницей, и об их свадьбе родители всегда говорили как о деле решённом. Он, в общем-то, не высказывал возражений против женитьбы: Оля была красивой и славной девушкой, им было хорошо вместе. Вдвоём они представляли собой весьма эффектную пару. Любил ли он её? Этого он не знал наверняка; секс, во всяком случае, у них был отменный, а что ещё можно было желать молодому здоровому мужчине?