Ветер в твои паруса - [5]

— Мы будем с Павлом рыться в земле, ты, Венька, будешь парить в небе. Я не очень вычурно говорю? Так вот, мы будем каждый заняты своей работой, но мы — вместе! А это большая сила — геолог, геофизик и пилот! Соединение стихий, образно говоря… Что, меня опять занесло? Больше не буду. Просто я хочу всех нас предупредить вот о чем. Север коварен. И не лютыми морозами, при которых, как повествует фольклор, замерзают на лету птицы, не цингой, от которой мы, слава богу, давно избавлены заботами наших фармацевтов и снабженцев, — Север коварен своими экзотическими миражами, способными заставить делового и целеустремленного человека гоняться за розовой чайкой, вместо того чтобы искать столь необходимые стране полезные ископаемые. Да не уподобимся поэтому мы тем мальчикам, которые, однажды побывав в море на увеселительной прогулке, потом всю жизнь носят мичманку с крабом! Вы меня поняли, смелые, энергичные люди?

— Ты, должно быть, хорошо выступал на семинарах, — сказал Павел, который хоть и прочел всего Джека Лондона, еще не научился так вот лихо говорить о Севере и о своем к нему отношении. — Но тем не менее мы тебя поняли. Какие могут быть миражи и прочее в наш-то рациональный век? Содвинем бокалы — и за работу!..

Давно это было. Очень давно. Восемь лет назад. Они еще не знали тогда, что, какой бы рациональный век ни стоял на дворе, каждый, кто впервые попадает на Север, — если он не вполне законченный сухарь, — непременно должен переболеть и романтикой, и экзотикой, и розовой чайкой, и многим-многим другим.

Еще бы… Чукотка, Острова Серых гусей и остров Врангеля. Соленый запах моря, и пыльный запах прочитанных книг, со страниц которых вошли в твою жизнь седые кресты над могилами тех, кто пришел сюда до тебя. А сегодня ты можешь потрогать эти кресты руками. И положить на стол кусок изъеденного морем шпангоута — обломок неизвестно чьей судьбы, выброшенной на берег океана.

Никуда от этого не денешься. Не делись и они. Сегодня можно лишь со снисходительной улыбкой многоопытного человека вспомнить, во что превратили они на первых порах свое многострадальное жилище! Как только не называли его! Бунгало, шалаш, гасиенда. На нестроганых досках громоздились черепа моржей с устрашающими клыками, вместо табуреток стояли позвонки китов величиной с хороший полковой барабан, по углам в продуманном беспорядке были свалены весла, карабины, спиннинги, какие-то полусгнившие доски, которые, по словам знающих людей, то ли были выломаны когда-то из ограды казачьего острога, то ли имели еще более таинственное происхождение.

А сами они даже дома ходили в штанах из нерпы, перекатывали до рту из угла в угол короткие морские трубки, поигрывали загорелыми бицепсами и питались большей частью строганиной из нельмы и оленины.

Ну и, конечно, стены всего дома от потолка до пола были увешаны картами с обозначением маршрутов, в которых они еще не бывали…

Мальчишки, мальчишки… Как им хотелось быть серьезными и как не хотелось взрослеть!

Однажды пилоту Строеву сделали замечание, что если уж нарушать дисциплину и читать при разборе полетов книги, то можно что-нибудь посерьезнее, а не «Маленького принца».

В конце концов, Сент-Экзюпери тоже был летчиком, у него есть чему поучиться. Венька весь вечер сидел угрюмый. Потом сказал:

— Ненавижу взрослых людей, если они пузаты, у каждого свой персональный живот. Человеку мешают жить три вещи: живот, постель и «что подумают соседи». Но главное — живот. Я склонен думать, что он может быть даже у балерины — я имею в виду его духовную интерпретацию. Не хочешь быть пузатым и нудным, не старей. Не взрослей, в смысле. Чкалов не был взрослым. И Норберт Винер тоже. Он даже писал, что в мире живых существ нашей планеты только человек тем и отличается от остальных, что никогда не становится взрослым. Цитирую дословно.

Потом добавил:

— И вообще пора заняться делом.

«Заняться делом» — это значило, что пора наконец обогнуть Чукотку на катере. Или на яхте, или на чем придется. Плавание было задумано давно, а теперь у них как раз подходил первый очередной отпуск за три года. И как раз морзверокомбинат продавал списанный катер, из которого можно было сочинить великолепную яхту. Они экономили на чем могли, читали лоции и зубрили навигацию. Когда на книжке собралась определенная сумма денег, оказалось, что катер стоит по крайней мере в пять раз дороже. Кроме того, оказалось, что частным лицам катер не продадут. Но даже если бы и продали, их никто из порта не выпустит.

Ударов было много, и каждый из них чувствительный. Венька встал в позу и прочел стихи Багрицкого:

По рыбам, по звездам

Проносит шаланду,

Три грека в Одессу

Везут контрабанду.

— Ясно? — комментировал он. — Прекрасные стихи, да не про нас, балбесов, писаны. Вы знаете, смелые и энергичные люди, я, кажется, повзрослел на год.

— И я, — согласился Олег.

— А я и подавно, — сказал Павел.

Венька достал три листа ватмана и нарисовал три яхты. Они бежали по голубеньким волнам и трепыхали разноцветными флажками.

— Это отпущение грехов. Индульгенция… Чем бы нам еще отметить нынешнее повзросление? Может, пройдемся по части нравственности? — Он выразительно посмотрел на галерею девиц, висевших над кроватями Олега и Павла. — Приоденем наших дам? Или как?