Ветер в кронах - [3]

— И живу, и работаю. И прописана, — улыбнулась Катя. Ну, а что? Вдруг ему прописка московская нужна. Вдруг даже женится ради неё.

Квартира у неё, правда, коммунальная. Так, комнатушка в семнадцать квадратов на первом этаже, купленная два года назад с маминой помощью. Но в их многокомнатном жилье — самая большая и приличная. Ему, конечно, знать об этом не обязательно. Но, если что, вот положа руку на сердце, не грех такой «обширной» собственностью и похвастаться.

— Как же занесло твоего отца сюда из столицы?

«Эх, если бы я только знала!» — хмыкнула про себя Катя, исподтишка рассматривая своего любопытного добровольного помощника.

Волосы на его затылке примялись от подголовника. Чёлка, уложенная назад, тоже растрепалась. Но в целом ему шла эта небрежная густая лохматость.

— Долгая история, — Катя не отвела взгляда, когда Глеб повернулся.

— А мы куда-то торопимся? — насмешка вышла беззлобная, но всё же это — насмешка. — Первый автобус пойдёт не раньше восьми.

— Ладно, — смиренно опустила Катя голову: поддел он её по существу. — Честно говоря, я своего отца и не знала. В ту пору, когда они познакомились с мамой, она была студенткой, а он — знаменитым состоявшимся писателем. Эдуард Полонский. Может, слышал?

Парень скривился, делая вид, что пытается вспомнить. Но Катерина не сомневалась в том, какой ответ услышит.

— В общем, да, сейчас его уже никто и не знает, — махнула она рукой. — А тогда — член Союза писателей, интересная незаурядная личность и зрелый мужчина, он прямо вскружил маме голову.

— Это сколько же ему было?

— За пятьдесят.

— Ого! — он присвистнул. — А тебе сейчас сколько?

— Двадцать четыре. А тебе?

— Тридцать два. И я Козерог. Не знаю, для чего вы всё время это спрашиваете, — улыбнулся этот самодовольный сердцеед. — Это так, на всякий случай. Так что там дальше? Родили тебя и разбежались?

— Угадал, — кивнула Катя и снова поправила всё время норовящую сползти с колен сумку. — Они даже расписались. Но жить с ним оказалось совершенно невозможно. Как человек творческий, он был абсолютным эгоцентриком, требовательным, даже порой деспотичным. Тираном. К тому же, популярность его книг резко упала, он стал нервным, постоянно на всех срывался.

— В общем, я понял, разбежались они, — сигнал поворота щёлкал, словно кто-то причмокивал языком. И пока горел красный сигнал светофора, Глеб рассматривал Катю с пристрастием.

— А ты на мать похожа или на отца?

— На отца. Мать у меня брюнетка с карими глазами. А я такая вся рецессивная.

— Какая-какая? — краем глаза он глянул на пустую дорогу. — Рецессивная?

— Есть доминантные генетические признаки, а есть рецессивные, — улыбнулась Катя. — Вот ты весь доминантный. Тёмные волосы, карие глаза, высокий рост, густые брови, веснушки и даже ямочка на подбородке.

— Уверяю тебя, будь у меня с рождения хоть зелёные волосы, я доминантный на сто процентов, — хохотнул этот жеребец и нажал на газ, выворачивая руль для поворота. — И глаза у меня не карие.

— Ну, мне плоховато видно, — едва заметная усмешка над его самомнением всё же скользнула по губам.

— А насчёт ямочки ты права, — он почесал щетину на шее. Подбородок приподнялся, демонстрируя идеальный мужской профиль. — Значит, голубоглазые блондинки с бледной кожей и неплохой фигуркой — это рецессивно? Звучит, так, — он хмыкнул, — заманчиво.

Хотелось обидеться и за «неплохую» фигурку, которая у Кати, как минимум, была «хорошей», и Катя ей по праву гордилась, и за «голубые» глаза, на самом деле зелёные. Но это его «заманчиво» с характерным оценивающим прищуром…

Наверное, Катя слишком округлила глаза, демонстрируя, как к этому относится, потому что Глеб ещё громче засмеялся. Таким густым влажным басом гудели пароходные трубы в старых фильмах, и они неизменно вызывали у неё желание отправиться в рискованное и обязательно кругосветное путешествие. Если это тоже прозвучало приглашением, то на уровне инстинктов она его уже приняла, хотя на уровне осознанных решений ещё обдумывала.

— На самом деле, настоящие блондинки, вот такие, как ты, встречаются, действительно, очень редко, — заявил он с видом знатока, рассматривая пробор её слегка мелированных волос. — И ты ведь не сильно крашеная и, — его палец прочертил круг вокруг своего лица, — без косметики.

— Двое суток в дороге, — вздохнула Катя, — действительно, не до косметики.

— И я так и не понял, зачем ты приехала в такую даль. Отцом ты никогда не интересовалась, денег за этот дом вряд ли много выручишь. Я, честно, не понимаю.

— Просто взяла и приехала, — равнодушно пожала плечами девушка. Какое ей дело, понимает он или нет. Есть у неё причины. Минимум три. И ни одну из них она не стала называть. — Так совпало, что у меня как раз перерыв с работой, а тут это завещание. Всё равно же надо с этим домом что-то делать. Оформлять, продавать. Да и отца не то чтобы я не хотела знать. Скорее, он меня.

— Обидно? — Глеб сразу попал не в бровь, а в глаз.

— Нет, — упрямо покачала головой Катя. — Я давно смирилась.

— А мать потом вышла замуж? — не заметил Глеб ни своей проницательности, ни Катиного упрямства.

— Конечно. Не сразу. Но с последним мужем уже лет десять, как живёт.