Ветер удачи - [47]

— Как хотите, но предательство должно быть наказано, — сказал как-то Сашка Блинков. — Что бы с ним сделать, с этим мерзавцем Красниковым?

— Выкинуть из поезда, когда будем ехать на фронт, — предложил Заклепенко. — За руки, за ноги, и будь здоров.

— А может-таки, не стоит? — засомневался Соломоник. — Может, на фронте он хоть одного немца убьет, а? И то польза. А так ведь что получается — чистый самосуд.

— Не-е, братцы, — вскочил Сорокин, — вы Борьку не слушайте. Он интеллигент, аптекарь, одним словом. Выкинуть к чертям собачьим, и все!

— Про-ощать нельзя, — поддержал его Володька Брильянт.

— Голосуем! Я — за, — заключил споры Юрка Васильев. — Значит, решено и подписано…

Но когда настанет время, а оно уже близилось, охотников приводить приговор в исполнение не найдется. Все просто сделают вид, что забыли про этот вечер у затухающего костра. И когда в штабе фронта Красникова первым куда-то заберут от нас, все мы вздохнем с облегчением. Один Сорокин посокрушается задним числом:

— Зря проявили бесхарактерность. Ведь если его не придержать, он к концу войны такого наделает… Полковником станет!

— Чтоб его больше в глаза не видеть, гада, — пожелаю я. Впрочем, мое пожелание не сбудется. Встретимся мы спустя еще пять месяцев при неожиданных обстоятельствах.

Наполовину оглохшего, раненного в голову и руку на «Голубой линии», меня привезут из армейского госпиталя на санитарной летучке в город. После внезапной сентябрьской грозы сырой прохладный воздух будет напитан смесью озона и паровозного дыма.

С группой ходячих раненых, минуя лужи и наполненные водой воронки от бомб, я буду медленно брести по перрону краснодарского вокзала, от которого останутся одни задымленные кирпичные стены. Каждый неловкий шаг будет выстрелом отзываться в правом виске. На первом пути я увижу длинный военно-санитарный поезд, состоящий из одних пассажирских вагонов с красными крестами по бокам.

Внезапно я почувствую на себе чей-то пристальный взгляд. Я оглянусь и никого не увижу. А чувство, что на меня смотрят, все же не исчезнет. Я начну беспокойно смотреть по сторонам и вдруг совсем рядом за слегка затуманенным окном вагона увижу устремленные на меня глаза. Белое и круглое, как блин, лицо, а на нем два живых темных глаза.

В это время человек проведет рукой по запотевшему изнутри стеклу, и я сразу же узнаю бывшего помкомвзвода Красникова. Лицо его покривится в жалкой приветственной улыбке, и он поманит меня рукой, приглашая зайти внутрь.

В вагоне, насквозь пропитанном запахом гноя, который имеет обыкновение скапливаться под гипсом, и содержимого стеклянных «уток», задвинутых под полки, будет стоять одуряющая духота. На какой-то странной, подрессоренной койке, расположенной вдоль прохода, я наконец увижу Красникова, навалившегося плечом на подушки в неловком полусидячем положении. «И ты, дружок, словил…» — шевельнется где-то в сумеречной глубине сознания злорадная мыслишка.

— Ну чего? — небрежно спрошу я. — Куда зацепило?

И вдруг увижу, как в черных глазах, похожих на отверстия в простреленной мишени, сверкнут слезы и подбородок его задрожит часто-часто. Он сдернет рывком легкое серо-зеленое одеяло с двумя желтыми полосами по краям, и мне станет совсем не по себе. Вместо ног я увижу две толстые култышки, две куклы, заботливо запеленатые бинтами. На белой марле будут отчетливо видны ржавые пятна от засохшей сукровицы.

— Вот, — скажет он и заплачет.

— Да-а, — скажу я, потому что ничего другого сказать не смогу.

Во мне все сожмется от беспомощного, бессмысленного сострадания…

Работа на лесозаготовках нам досталась нелегкая.

— Мясца бы сейчас на вертеле, — ноет Сорокин. — Сколько кубиков перепилили, чем пополнять затраты?

Прошла неделя. Лесорубы сделали свое дело и подались в другое место. Нам остается скатывать сверху тяжелые стволы, пилить их и складывать поблизости от дороги.

— А почему бы не сходить на охоту? — сказал как-то вечером Юрка.

Оружия у нас с собой нет. Единственное, на что мы можем рассчитывать, это тульская малокалиберная винтовка, которую прихватил с собой старший лейтенант Чижик.

— Действительно, — поддерживает идею Витька, — тут же в горах козлы, эти, как их там, тау тэке, кажется. Почти непуганые.

— Товарищ старший лейтенант, — канючит Сорокин, — отпустите Васильева. У него «отлично» по стрельбе. Он точно убьет.

— Козлятина — это, конечно, неплохо, — размышляет вслух командир роты. — Но ведь и козел, надо думать, не из отстающих. Его еще выследить надо. И потом, знаете, одного человека отпускать в горы опасно. Что, если заплутает в тумане или со скалы сорвется?

— Пошлите с ним Абросимова, — советует Сашка. — Вместо собаки. У него нюх…

— Ладно, — соглашается Чижик, и его лицо добреет, как у старой кормилицы, — пусть сходят, если пятки до сих пор не набили. Только условие, чтоб затемно — на месте.

Весь следующий день мы с Юркой Васильевым лазили по кручам, поднимались до самых снегов, но ни тэке, ни даже следов их так ни разу и не увидели. Дело уже шло к вечеру, а возвращаться домой с пустыми руками не хотелось. Я хорошо представлял, как нас встретят, заранее слышал шуточки взводных острословов и ехидные замечания. Кажется, никогда в жизни я не жаждал так крови.