Ветер удачи - [43]

Потом связь с ними надолго прервалась. Напряжение росло, хотя и тревожиться всерьез мы не имели оснований. Это были знающие, испытанные люди. Кроме того, их трофейные маскировочные костюмы с капюшонами, камуфлированные зелеными и бурыми разводами, удачно подходили под общий тон местности. Заметив наблюдателей на расстоянии, немцы свободно могли принять их за своих.

К тому времени туман начал окончательно рассеиваться, моросью оседая на землю. Наконец в трубке радиотелефона послышался голос комбата:

— Мы в десятом квадрате на высоте двести тридцать пять. Сидим в какой-то яме. Старая воронка, что ли. Воды по колено. Здесь, на возвышенности, тумана нет. Видимость полкилометра. В северо-западном углу квадрата посадки. Оттуда слышен шум прогреваемых моторов. Основного ориентира, который нам указали, в натуре не существует. Сохранились остатки ветряка, отмеченного на карте. Триста метров восточнее — скопление пехоты. Похоже, выдают завтрак. Тут поблизости стрелковые ячейки. И ход сообщения…

— Слушайте приказ, — ответил Русинов. — Будете корректировать огонь своей батареи. Сначала дадим сосредоточенный по посадке, потом перенесем его к центру квадрата по пехоте. В паузе постарайтесь уйти. — И передав трубку связисту, капитан поглядел на меня: — Ну, Абросимов, не подведи! Ты старший на батарее…

В девять двадцать после недолгой пристрелки пушки открыли огонь по лесопосадке. Корректировщики работали четко. Я держал постоянную связь с комбатом и по всему чувствовал, что наши снаряды нащупывают цель. Наблюдателям было видно, как в воздух вместе с землей летели доски и обломки блиндажного наката, как что-то горело там и рвалось, как, ломая молоденькие деревья, из зоны артналета удирали бронетранспортеры.

Неожиданно комбат резко изменил прицел. Я посмотрел на карту и все понял: они вызывали огонь на высоту 235.

— Повторите данные! — закричал я в трубку.

— Все правильно, — ответил командир батареи. — Эти сволочи заметили нас. Прут — головы не подымешь. Да ты не сомневайся, свои снаряды нас не возьмут. Не зря наши бабы их на руках таскали.

Вероятно, нет командира, который бы внутренне не сопротивлялся такому решению, но в силу вступало железное слово «надо», и отвертеться от него не было никакой возможности. Теперь все зависело от наводчиков и старшего на батарее.

Не давая противнику прийти в себя, орудия перенесли беглый огонь к подножию высоты.

— Не нравится! — хрипел в трубке голос комбата. — Полезли по норам. Как крысы…

Я испытывал такое чувство, будто стреляю по самому себе. Это продолжалось до тех пор, пока огонь не был перенесен в центр квадрата.

Теперь в дело вступил весь дивизион. Заговорил бог войны! Дрожала земля, в ушах звенело, сладковатый пороховой дым щекотал ноздри, и от мокрых стволов пушек шел пар…

…Но все это случилось потом. Тогда же, в училище, в последние дни марта мы были озабочены исключительно вопросами личной свободы. Хотя бы на один-единственный денек.

— Никто не имеет права держать нас под замком, — кипятился Юрка Васильев. — Пусть немедленно дают увольнительные!

Но увольнительных не давали. И тогда первым по-настоящему взорвался тот, от кого мы этого меньше всего ожидали — наш помкомвзвода.

— Да гори оно все синим огнем! — стукнул кулаком по стене Сашка Блинков. — Я что, не человек? Мне что, в город не надо? Или, может, я набивался в помкомвзвода? В самоволку надо идти всем.

— Тогда вперед! — подхватился Витька Заклепенко.

— Посадить на губу могут одного-двух, — развивал свою мысль Сашка. — Троих от силы. Весь взвод, однако, не посадят. Места не хватит.

— Точно! — поддержал его Юрка Васильев. — Да и какая же это самоволка, если приказом наркома нам присвоены командирские звания…

Невдалеке от казармы глинобитная стена под колючей проволокой имела удобную седловинку. Ею, надо думать, пользовалось не одно поколение курсантов, потому что глина в этом месте была отполирована до блеска. Однако сейчас этот путь был для нас неприемлемым, через него могли уйти незамеченными один, от силы двое. Кто-то предложил отодрать фанеру на окне, которое выходило на боковую улицу. Попробовали — получилось. И даже не бросалось в глаза, если потом поставить фанеру на место. Эту операцию поручили дежурному по роте Боре Соломонику. Обратно уже по одному можно было возвращаться и старым, испытанным способом.

В самоволку пошли даже те, у кого в городе не было ни дел, ни знакомых. Я очень хотел встретиться с Таней, но совсем не был уверен, что она обрадуется мне. Вот уже две недели, как я не заглядывал в санчасть.

Все получилось глупо до смешного. Когда вечером меня вызвала Валя Румянцева, и мы стояли, беседуя под деревом, возле проходной появилась Таня. Она шла на дежурство и, проходя мимо, сделала вид, что не заметила меня. Но я-то знал, что заметила. Возможно, не так все было бы обидно, если бы между мною и Валей и в самом деле существовал тайный сговор. Я уже с первых слов догадался: меня она вызвала только потому, что вот так, прямо и откровенно пригласить Сашку ей было неудобно. Ох, уж эта логика влюбленных! Ставить меня в дурацкое положение удобно, а позвать того, кто ей действительно нужен, — извините, нет. Но чего не сделаешь ради близкого человека!