Ветер удачи - [17]

Когда он был уже далековато, а старшина, соблюдая нейтралитет, ушел в помещение, Брильянт сказал:

— Все. По-моему, надо бо-ойкот объявить этому гаду. Там в третьем взводе как хотят, пусть подчиняются по службе, но ра-азговаривать — ни в коем случае…

Последние два дня стояла пасмурная погода, но первого октября снова выглянуло солнце, расцветив все щедрыми красками осени.

По-моему, это был едва ли не единственный день за все время нашего обучения, когда полностью были отменены занятия. Накануне нас сводили в баню. С утра мы чистили обмундирование, мазали рыбьим жиром ботинки, драили пуговицы на гимнастерках и подшивали свежие подворотнички.

После обеда на территорию училища стали подходить с оружием стрелковые батальоны, у своей казармы равняли шеренги наши соседи-пулеметчики.

Ким Ладейкин успел шепнуть мне:

— Если отпустят на седьмое, приходи к сестре, я там буду. По крайней мере, пообедаем по-людски.

— Так до праздников еще целый месяц. И потом мне одному несподручно. Нас тут трое, мы всегда вместе.

— Ладно, — махнул он рукой, — давайте втроем. Только запомни адрес; Дзержинского, восемнадцать…

А от наших казарм уже гремел жестью голос старшины Пронженко:

— Рота-а, становись!

С утра группа курсантов усердно махала метлами и наносила известью линии разметки. Уже занял свое место на левом фланге духовой оркестр. Четко отбивая шаг, выходили на общее построение батальоны. Посреди плаца начальник учебной части, маленький и сухощавый майор Рейзер, в щегольски заломленной серой кубанке, с синими кавалерийскими петлицами на воротнике парадной гимнастерки, при шашке и шпорах, руководил построением батальонных колонн в форме буквы П. Тут он был явно в своей стихии.

Командиры занимают свои места. Небольшая волнующая пауза, громкий шелест дыхания. Но вот майор выхватывает шашку из ножен и прижимает ее сверкающее лезвие к плечу.

— У-чи-ли-ще, сми-и-р-рно! P-равнение на середину! — ударение отчетливо слышится на последнем слоге.

Вытянув клинок перед собой и чуть склонив его острием книзу, майор Рейзер, высоко вскидывая ноги в блестящих хромовых сапогах, рубит строевым навстречу начальнику училища, который уже издали прикладывает пальцы к козырьку. Оркестр неожиданно взрывается встречным маршем и так же неожиданно умолкает, оборвав его на середине такта.

— Товарищ подполковник, — разносится в тишине удивительно молодой и сильный голос бывалого строевика, — личный состав вверенного вам училища построен для принятия воинской присяги…

— Для встречи справа под знамя, слушай, на кра-а-ул!

Нервно рассыпается барабанная дробь. Появляются знаменщик и два ассистента с винтовками на плечах. Они резко и одновременно отбрасывают правую руку назад от ременной пряжки. Тяжело колышется расчехленное красное знамя, обшитое золотой бахромой.

И вот уже мы по очереди выходим каждый перед строем своих взводов и читаем текст присяги. Слова ее звучат одновременно со всех концов плаца, и это напоминает многоголосое эхо в горной теснине. От переполняющих нас чувств становится тесно в груди:

— «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь…»

У Сашки Блинкова от волнения бледнеет кончик тонкого носа, а у Витьки Заклепенко пушок над верхней губой усыпан мелкими бисеринками пота. Боря Соломоник стоит в неестественном напряжении, словно на него надели гипсовый корсет. Его лепные ноздри вздрагивают, а в слегка выпуклых черных глазах сверкает по золотой искре — крошечному отражению усталого осеннего солнца.

Меня поражает отточенность и емкость заключенных в присяге слов. Читал я ее и прежде, но почему-то именно сейчас передо мной открывается весь ее глубинный смысл:

— «Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины, — дрожит взволнованный голос Левы Белоусова. Его немигающие глаза устремлены в открытую папку с текстом. Он бледен больше обычного. — Я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами…»

Он еще не знает, что через десять с половиной месяцев упадет у безвестных Ивановских выселок на Курской дуге, захлебнется собственной кровью, прошитый автоматной очередью в упор.

…Атакующие «тридцатьчетверки» с ходу проскочат линию вражеской обороны и устремятся на артиллерийские батареи. Наступающая за танками пехота ворвется в окопы. Приближаясь к каждому крутому излому траншеи, наши бойцы станут забрасывать его гранатами, чтобы не напороться на затаившегося врага. Но гранаты быстро кончатся, а разгоряченные боем ребята будут по-прежнему рваться вперед.

Перепрыгивая через убитых, Левка с пистолетом в руке бросится вдоль прохода. За очередным поворотом траншея упрется в грубо сколоченную дверь блиндажа. Не раздумывая, он ударит по ней ногой, и она распахнется со скрипом, дохнув на него темной сыростью подземелья. И тут Левка увидит вспышку, похожую на искрящий от замыкания провод, и, наверное, ощутит удар. Скорее всего он ни о чем не успеет подумать тогда, потому что миг этот окажется слишком коротким…