Ветер противоречий - [31]
Почти протрезвевший, похожий теперь на актера Караченцова, Коляныч стоял наизготовку с тросом, закрепленным к его москвичу. Два пивных толстяка с автостоянки поддомкратили Оку. Всем процессом руководила твоя бабушка.
Оказывается, Ромик со сквозными коленками позвонил в дом престарелых, наябедничал твоей бабуле, что ты разбила Окушку. Та, не сказав тамошним сиделкам-смотрелкам ни слова, «зафрахтовала» первую попавшуюся машину, примчалась к своей Нателле на выручку.
— Давайте, ребята, тащите машину на стоянку, — дала она команду, когда Окушку удалось сдернуть с железобетонной плиты. — Я завтра расплачусь…
— Уе… бабка, отсюда! — беззлобно ругался Коляныч, тем самым давая понять, что работает безвозмездно. — Трос сорвется, как вмандяхает!..
— Да я сейчас расплачусь, — заспешила ты внести свою лепту в операцию и зашелестела неприкосновенными сторублевками.
Толстяки со стоянки, в отличие от Коляныча, гонорар за усилия получить были вовсе даже не против.
— Дай сюда, — бабушка взяла у тебя деньги и расплатилась с помощниками не так щедро, как хотела ты.
— У-у какая… — как бы по-детски обиделся один из них.
— Ребята, фонари-то выключите, день-деньской на дворе, — дала в ответ ЦУ бабуля, — как раз сэкономите на бутылку… — и, не обращая внимания на возражения толстяков, обратилась к тебе: — Ну что, внученька, пойдем… Я уж сегодня у тебя переночую.
— Бабулечка, родненькая, пойдем домой! Я тебя больше никуда не отпущу… — и ты повела ее домой, не обходя вяло цепляющийся за одежду репейник.
— У-у, какая бабуля, — со старомодной интонацией протянул один из пивоваренных сторожей, явно зауважав деятельную «гостью из прошлого».
Избоченившиеся фонари, несвоевременно погашенные пивными толстяками, подслеповато проследили за тобой, удалявшейся с бабушкой. Под их покровительством осталась настрадавшаяся Окушка в ряду нескольких легковушек с расквашенными мордашками. Им, фонарям, в принципе было все равно, что на аккуратном задике Окушки — ученическое «У». А вот ты чувствовала себя провинившейся ученицей. Самозабвенно вдыхала своим резным носиком старческий дух бабулькиной одежонки и думала о Сашке-омоновце, оказавшемся совсем и не тупорылым, а отличным парнем.
Над истоптанным репейником и взрытой чернью пустыря выстилался весенний, почти без химдыма, ветер.
Пермь
Четверо в лифте, не считая мяса
Утробный скрежет искалеченных шестерен и нервных тросов вырвался из лифтовой шахты и огласил весь подъезд. Лифт застрял, не дотянув до безнадежного десятого этажа. Все четверо, находившихся в лифте, зависли в братском гробовом молчании на двадцатиметровой высоте. И в разной мере испугались, физически ощутив под ногами зияющую бездну.
— Почему вы решили, что двадцать метров? — попытался усомниться скромный чиновник Федор Лукич, оказавшийся в этом лифте и в этом доме по любовной нужде.
— Это не я решил, — огрызнулся мастер из профтехучилища, тайно ненавидевший многоэтажки. — Мать их за ногу, понастроили скворечников, братских могил, — выплеснул он яд злости за свою «детскую болезнь» высоты.
Когда-то он сам работал на стройке, сорвался с лесов, покалечился. Потом перешел в профтехучилище обучать шелупонь с городских окраин профессии каменщика. Сам, однако, старался выше второго этажа без нужды не забираться. Передавал практикантов бригадиру «на земле». А сейчас вот приходится жить бобылем в съемной квартире у скучной пенсионерки на десятом этаже.
Подъемный механизм еще раз басовито проскрежетал, судорожно встряхнув беспомощную кабину лифта.
— Вот и похоронный марш, — нервно пошутил наставник трудовых резервов.
— Токката ре минор, Бах!.. — иронично высказалась филармонистка Лидия с французской бледностью в лице. Она нескрываемо презирала трусливое мужичье. Хотя что ей эта человеческая шелуха! Французская бледность даже сейчас, в минуты смертельной опасности, — музыка. Ее сердце — оба сердечных желудочка — переполняет высшая форма полифонической музыки. Кишечник свернулся изысканным скрипичным ключом. И лоно звучит неповторимой свирелью.
Скромный чиновник начал указательно тыкать в обугленные хулиганскими зажигалками кнопки вызова лифтера. Бесполезно. Он вытащил мобильник, чтобы созвониться с жилищной конторой местной администрации. Опять же бесполезно — «нет зоны покрытия». Через железобетонный саркофаг брежневской застройки никакие эфиры не просочатся.
Лишь рабочая мясокомбината тетя Ася здесь затаенно молчала. Она хотела разбиться в лифте в другой раз, когда будет без шабашки. Сегодня тетя Ася прошла через проходную мясокомбината, изрядно «затарившись» парным мясом. И если теперь разобьется, то по закоулкам необъятного ее тела обнаружатся отборные куски свинины. Да и белье у нее по этому поводу не очень…
Скромный чиновник Федор Лукич выдавливал из мобильника нужную цифирь, но зона «не покрывалась».
— У вас есть телефон? — обратился он к Французской бледности как к более вероятной обладательнице сотового телефона. — Нужно сделать очень важный звонок.
— Если важный, есть, — поколебавшись, сказала филармонистка.
Именно таким образом, попросив сделать «важный звонок», ее не так давно грабанули. Грабитель был солидным, даже при галстуке. Попросил телефон, чтобы «сделать очень важный звонок» — вызвать скорую помощь. Как только Французская бледность передала ему свой телефон, тот солидный при галстуке так рванул от нее, что никакая «скорая» не догнала бы. Сейчас убегать некому и некуда.
