Ветер противоречий - [3]
— …А что там Лазарь Моисеевич говорил: затопит, мол, затопит? — осторожно вернула мужа в реальность Катерина.
Когда разбивку фундамента делали, она слышала обрывки фраз землемера.
— Туфту несет этот недоносок, — с важностью сказал Максимыч.
И удовлетворенный, что появилась внеурочная пауза, чтобы перекурить, пристроил лопату на насыпь, будто винтовку на бруствер. Вроде как прицелился в сторону хутора. Серебристая плоскость инструмента, если прищуриться и присмотреться, сливалась с такой же серебристой плоскостью водохранилища. Еще до перестройки областные гидростроители под плеск поворачиваемых тогда вспять далеких сибирских рек решили и здесь переустроить течение Невольки. Насыпали дамбу, запрудили речушку. Получилось небольшое озерцо-водохранилище. Вырыли отводной канал на виноградники. Мелиорация, понимаешь… Лоснящийся рукав оросительного канала отделял в верховье клубившийся гибкой лозой массив виноградника. «Да, там бы отхватить участок! — подумал в очередной раз Максим. — Там бы, нам бы, у дамбы…» «Бетонорастворный» мастер прислушался к себе: что ли, в рифму заговорил? Хотя в студенческую пору под нажимом художественно-самодеятельной обязаловки они с пацанами как-то сочинили частушки. Злоколючие и непотребные. На техникумовскую сцену со своим творчеством их, конечно, не допустили. Но полногрудая комсоргша долго от хохота колыхалась всем бюстом. Эх, было времечко…
Максимыч вновь бросил взгляд из-за своего «бруствера». А может, холстомер (это он землемера Лазаря Моисеевича так про себя называл) прав? А вообще-то, если дамбу прорвет, наверное, и хутор затопит. Но до нас не достанет, успокоил себя Максимыч. Сын ковырялся в траншее, извлекая кирпич за кирпичом. Натужное сопение усиливало кладоискательский азарт. Николашка складывал кирпич в неверные стопки. Катерина, нарочито вытравливая (или выдавливая) свою женскую тайну, таскала кирпичи по десятку. Она вдруг осознала, что хочет побыстрее… состариться. Противоестественное желание Катерина сама себе объясняла так: скорее состарюсь — не буду хотеть мужа, да и дом к тому времени построим. Максимыч давно уже не обращал на жену внимания. Мало ли на стройке пэтэушниц раннезрелых! Только кликни, а он все ж мужчина видный, да и начальник как-никак. Катерина нынче даже от экскаватора отказалась, когда траншеи под фундамент надо было рыть, — вовсе не из-за того, чтоб копейку сэкономить. Она хотела нагрузить свои руки до боли, надорвать себя до бесплодия. Вот как!..
Короче, траншею под фундамент Катерина вырыла, считай, сама. Клад Николашка не нашел, зато полтысячи кирпичей наковыряли. Якобы на этом месте были конюшни буденновские. Кавалерийский полк еще со времен гражданской войны здесь стоял, припоминали старожилы слова своих дедов. А Катерина хотела, чтоб — церковь. Глубокая молчунья и врожденная атеистка, она вдруг сама распространила слух по хутору, что на месте их участка была церковь. Катерина представилась себе старенькой богомолкой в белом, низко повязанном платке… Ее едко и непечатно высмеяли вислозадые бабки во главе с Нелькой-депутатшей: «Ишь, богомолка объявилась драная! Святоша — кобылья рожа… Выдумала — церковь!..»
И то правда: сроду в отвязно-безбожном хуторе не было церкви. Да не то что попы — тут парторги-то в смирные советские времена не задерживались. Занесла было несуразная сила в перестроечные годы каких-то сектантов с полиэтиленовыми лицами, с тягучими, как водоросли, речениями и гуманитарной помощью. Благотворительность в виде консервов и сухих супов хуторяне забрали, а иноверцев наладили из селения под улюлюканье. Хорошо хоть пацанва пинкарей не надавала. Вот так и закончилась духовная жизнь хутора.
Тогда еще Максимыч мастером не работал, а разоблачал на профкомах вороватых начальников. Теперь вот сам выкраивает раствор. Строиться-то пора! Надо бы «субботник» организовать — фундамент залить. Да с колхозанами Максим не хотел связываться, и работяг своих с бетонорастворного узла не резон звать. Тут объявился вездесущий Евфрат — то ли друг равнин, то ли пасынок плоскогорий, то ли кум королю, то ли сват министру. Шапочное знакомство у Максимыча с ним было с колхозных времен.
— Максак, ты, что ли, фундамент заливать собираешься?
— Не Максак я, а Максим, — напрягся мастер. — А тебе что?
— Какая разница: Максим, Максак. Главное, не чудак…
— Ты базар-то свой фильтруй…
— Ну горячий ты стал, корефан, — Евфрат примиренчески похлопал мастера по плечу. — Когда работал на зерноскладе, был поспокойнее.
Да, Максимыч с тех пор заметно изменился. И желтоглазый лукавец, с небритыми подельниками вывозивший с тока якобы подгнившее зерно, тогда тоже был другим — тщедушным и молчаливо-приветливым. Сейчас оплыл жирком и лоснился наглостью.
— Ну что тебе?
— Дело есть. Нужен раствор. Я ж у вашего Моисеевича дом купил, перестраивать буду, — сообщил любопытную новость новоиспеченный «земляк» Евфрат. — Рассчитаюсь сполна — реально. Даже так: сначала рассчитаюсь, а потом раствор заберу.
— Как это?
— Короче, я тебе бригаду бичей на время привезу. Они опалубку поставят, фундамент зальют. Не бойся, мои бичи в этом деле толк знают: кирка, лопата, и та горбата, — весело и с нарочитым акцентом пропел Евфрат.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.