Ветер и дождь - [40]

Я стал карабкаться по стволу старого тополя. Я карабкался с ловкостью белки и вскоре добрался до тополиной верхушки. Я не боялся, как в детстве, что она тонка и может переломиться. Она не качалась. Листья не шумели. Ни один лист не шевелился.

Я оглянулся. И увидел круглый и белый горизонт. А вдоль него человеческие лица. Людей было великое множество, и они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Среди них были светловолосые и темноволосые, светлокожие и темнокожие. Были среди них и рыжие, и конопатые. Одни были высоки ростом, другие — низкорослы. Но все это были тени. Не люди, а их тени… Я молча смотрел на них. Они тоже смотрели на меня и молчали. Они не радовались и не печалились. Никто из них не делал мне знаков. Посмотрев вниз, я увидел, что под тополем, рядом с отцом, сидит и мой дедушка. Неподалеку примостилась и мама. А у ее ног, в белом серебристом луче, мой брат Алексе, который жил на земле до меня и прожил всего лишь семь дней. Показывая на меня пальцем, дедушка сказал, словно обращаясь ко всем тем, кто стоял вдоль горизонта:

— Вот он! Он тоже из нашего рода. Признайте его…

Сказав это, дедушка замолчал. И я вдруг услышал громкий вздох. А может быть, это был не вздох, а слово… Его произнесли сотни уст. Что это было за слово? После того как оно прозвучало, все люди, заполнявшие пространство до самого горизонта, исчезли.

Я стал спускаться с верхушки тополя. Когда я спрыгнул на землю, тополь исчез. Исчез и дедушка. И моя мама с братом Алексе. Остались только мы с отцом. И он снова взял меня за руку и сказал:

— Идем!

Я ответил:

— Иду…

И снова мы сделали всего лишь несколько шагов и остановились. Отец топнул ногой, и земля разверзлась. Сквозь образовавшееся отверстие высунул голову наш лохматый деревенский пес Урсус. Он обнюхал мои ноги, потом посмотрел мне в глаза и стал ластиться ко мне — он меня узнал.

Мы начали спускаться вниз. Не знаю, долго ли мы спускались, — я не считал ступеньки. А может, я разучился считать. Но вот мы наконец достигли цели. Я увидел зеленый свет. Он напоминал яркую майскую зелень. Все, что я видел теперь, было зеленым. И даже зори были зелеными. Не знаю, как это получилось, но я вдруг увидел зеленые зори. Но кони, мчавшиеся под зелеными зорями, были голубые. Они мчались во весь опор, их гривы развевались на ветру. Только не слышно было конского топота. Пробегая мимо, кони заметили нас и остановились. Они опустились перед нами на колени. И тут я увидел, что они оседланы. Мы вскочили в седла…

— Держись хорошенько, — сказал отец.

Я ухватился за гриву. Потом обнял своего коня за шею. Кони бежали рысью, потом перешли на галоп. Они бежали быстро, очень быстро, вероятно, так быстро могут мчаться только привидения. И вдруг я увидел, что горизонт, к которому мы мчимся, стал черным. И поле, по которому мы мчались, почернело. Кони остановились на этом черном поле и стали бить копытами. И земля опять разверзлась. И я увидел, что из нее выходят люди. Их было четверо. Четыре человека вышли из-под земли. Все четверо были нагими. Все четверо — босыми. Все четверо держали в руках по большому кому земли. Они подносили ее ко рту и отламывали зубами по большому куску, а потом принимались разжевывать. Все четверо ели землю. Тщательно прожевав один кусок, они откусывали другой и снова принимались жевать. А земля, которую они держали в руках, не уменьшалась…

Я смотрел на них. Я смотрел, как они едят землю. И отец смотрел на них. И кони смотрели. Голубые чудесные кони. Потом отец спросил меня:

— Знаешь ли ты, кто они?

— Да.

И я назвал их имена:

— Боярин Гогу. Боярин Нотти. Боярин Стате. Боярин Поенару.

— Ты не забыл их, — сказал отец.

— Как же мне их забыть? Человек не забывает своего детства. А еще трудней забыть свои горести… Но я не вижу боярина Джима…

— Он еще не пришел сюда.

Лошади повернулись без приказа. И мы снова тронулись в путь.

— Куда ты повезешь меня теперь? — спросил я отца.

Отец хотел ответить. Но он не успел…

Я услышал, как открывается дверь. Чья-то рука повернула выключатель, и в комнате зажегся свет. Я открыл глаза. Я вырвался из-под власти сна. И увидел в комнате Ороша. Он спросил:

— Ты спал?

— Да. И видел сон. Очень жаль, что ты разбудил меня. Я хотел бы знать, чем он кончится…

— Не стоит жалеть, — сказал Орош. — Это был приятный сон?

— Очень… Странный, но, в сущности, очень приятный…

— Если б ты досмотрел его до конца, он мог бы кончиться плохо. А так ты можешь сам придумать какой угодно конец.

Мне было хорошо под одеялом, я согрелся и охотно продолжал бы спать. Но Орош, видимо, почувствовал мое настроение и сказал:

— Все-таки тебе придется встать… У нас много дел сегодня.

Я вылез из-под одеяла, В комнате было холодно, печь давно остыла, и я сразу же почувствовал себя уставшим и озябшим, как будто совсем не спал. Кое-как помывшись и побрившись, я принялся чистить свои сапоги и пальто. За ночь грязь высохла, и ее можно было теперь довольно легко снять мокрой тряпкой.

Одеваясь, я спросил Ороша:

— А где Гынжи?

— Они уже уехали.

— Они привезли новости?

— Одну-единственную…

— Какую?

— По дороге в монашеский скит Молифт найден Минотар Харлапете.