Видимо, от великого изумления он на миг потерял голос.
— Да, — просто сказала Соня. — Чего ж тут удивительного? Вон твой сын и мой брат, — он указала на Хункара, который поблизости снимал вьюки, — занимаются этим промыслом, а почему мне нельзя? Что тебя так поразило? Я ничем не хуже их!
— Но ты… — Он подумал немного, подбирая подходящее возражение, но, не найдя другого, вынужден был сказать: — Ты же девочка!
— Девочка, мальчик — какая разница? — усмехнулась Соня. — Важно, чтобы человек был подходящий, с головой на плечах, да и руки росли, откуда следует. Так ведь, Талгат? — повернулась она к Косому.
— Верно, отец! — подтвердил ее приятель. — Рыжая сегодня мне жизнь спасла. Если б не она, тот караванщик, видят боги, проткнул бы меня саблей. Я тебя еще не успел поблагодарить. — Он с восхищением посмотрел на Соню. — Значит, судьба, — вздохнул Рашмаджан. — Меня когда-то спас твой отец, а моего сына — ты… Наша семья в неоплатном долгу перед вами!
— Так это правда? — спросила Соня.
— Что «правда»? — насторожился собеседник.
— Что ты и мой отец… — начала девочка, но Рашмаджан, не дослушав ее, повернулся к сыну, удивленно вращая глазами:
— Все разболтал, паршивец? — Он с размаху влепил сыну крепкую затрещину. — Зря ты его спасла, — усмехнулся он Соне, — болтунов убивать надо! Точно тебе говорю!
— Но ты же сам все рассказал ему, — вступилась за Талгата девочка.
— Я говорил ему, как сыну, надеясь на то, что он сможет держать за зубами свой длинный язык. Трепливая баба! — Рашмаджан в сердцах залепил Косому еще одну оплеуху.
— Что это вы не поделили? — Услышав шум, к ним подошел главарь шайки.
Рашмаджан усмехнулся.
— Просто беседую с сыном. По-родственному. Получил все сполна? — спросил он у Удода.
— Да. — Главарь поднял вверх зажатый в правой руке небольшой кожаный мешочек.
— Ну и хорошо, — кивнул Рашмаджан. — Она тебе сегодня понадобится?
— Зачем? — криво улыбнулся Удод.
Соня одарила его неласковым взглядом, и ухмылка с лица вожака мгновенно исчезла.
— Нет, нет! — торопливо добавил он, — сейчас всех распущу по домам.
— Не хочешь ли ты поговорить со мной? — повернулся к Соне Рашмаджан. — И позавтракать.
— Согласна. — Соня, бросив главарю мешочек с награбленными у мертвых деньгами, пошла вслед за отцом Косого.
— А ты, сучий потрох, — обернулся он к Талгату, — дуй домой, пока я тебя не угробил, да скажи матери, что скоро буду.
Девочка посмотрела на удрученное лицо парня и, не удержавшись, подмигнула. Талгат отреагировал вяло. Он, насупившись, потирал щеку, которая еще горела: отец приложил от души, а рука-то у него была тяжелая.
Пройдя за Рашмаджаном в низкую каморку, Соня присела на короткую лавку, стоявшую около деревянного стола, такого старого, что между досками столешницы образовались щели в палец шириной. Отец Талгата сел напротив и, положив локти на стол, подпер ладонями подбородок и некоторое время молча смотрел на девочку. Потом обернулся, достал из небольшого сундучка и доставил перед ней тарелку с сыром и вяленым мясом. Хмыкнул и добавил к угощению кувшин вина. Появилась и пара кружек.
— Так что ты хотел мне сказать? — спросила она, засунув в рот кусок солоноватого сыра.
— Прежде всего, попросить: не говори отцу о том, что мой разгильдяй все выболтал…
— Понимаю.
Жевать и улыбаться оказалось делом трудным, даже для Сони.
— Он будет вне себя от ярости, если узнает… — тихо продолжал Рашмаджан.
В голосе его слышался нескрываемый страх.
— Боишься, что убьет? — предположила Соня, и по: изменившемуся лицу собеседника поняла, что не ошиблась.
— Да… — прошептал Рашмаджан, будто опасался, что его кто-то услышит. — Келемет не щадил никого и никогда. В Аграпуре у него кличка была среди… — Он замялся, но девочка пришла ему на выручку, подсказав:
— Среди разбойников?
— Угу, — потупился отец Талгата, словно услышал из уст ребенка непристойность.
— Продолжай!
— Его называли Бешеный Гирканец. Там было много лихих людей, но твой отец считался среди них атаманом, никто не осмеливался ему перечить.
— А сейчас? — внезапно спросила Соня.
— Что сейчас? — недоуменно переспросил собеседник.
— Он продолжает…
— Нет, что ты! — замахал на нее руками отец Талгата. — Теперь Келемет почтенный купец. У него другие дела… — И тут же осекся, словно сболтнул лишнее, но Соня ничего не заметила.
— Расскажи мне о его прошлом, — удобнее пристраиваясь на лавке, потребовала девочка.
Рашмаджан налил вина из кувшина, подвинул кружку Соне. Пригубил сам.
— Нет, — он никак не мог решиться продолжить тягостный для него разговор, — не могу!
— Не можешь? — почувствовав, что этот грузный, лысеющий мужчина не осмелится ей перечить, Соня тихо, с расстановкой добавила:
— Мне очень хочется узнать, чем занимался в молодости мой отец. Но если ты не желаешь говорить, то придется обратиться к нему самому. Может, он кое-что вспомнит…
— Да ты что? — Рашмаджан пришел в такой ужас, что у него даже щеки затряслись. — Ладно, ладно… Так и быть, спрашивай.
— Он много людей убил?
— Кто считал? — вздохнул отец Талгата. — думаю, и Келемет не знает.
— Я жду, — требовательно заявила девочка.
Рашмаджан воззрился на нее с недоумением, но, почесав затылок, все же начал рассказ.
