Весы Лингамены - [19]

— Да, точно! — отозвался Гелугвий за коллегу, прихлёбывая чай. — Вот если бы мы знали, кто кем был в прошлых рождениях, мы бы мигом все данные проанализировали и поняли, что движет нашей залётной рептилией.

— «Если бы», да, — усмехнулся Штольм. — Карма-то не знает сослагательного наклонения.

— Ну, ты ещё скажи, что эксперимент вообще бесполезен, потому как у нас на складе нет в наличии никакой «нулевой» кармы, не завалялась, видишь ли, и мы не в силах создать город «с чистого листа», — ответил Гелугвий и с вызовом воззрился на Штольма.

Тут у нас начался полный балаган, накопившееся напряжение, наконец, нашло выход, и наше поведение никак не напоминало учёных-выходцев из цивилизованного четвёртого тысячелетия. Скорее из какого-нибудь варварского 20-го века. Правда, мы в этот момент меньше всего об этом думали.

— «Нулевой» кармы нет, говоришь? — и Штольм как-то странно уставился на Гелугвия. Затем вдруг резко схватил «машинку» и добавил:

— Вот я сейчас тебе этим «венцом прогресса» по голове дам, тут-то и конец всему! Ну, то есть — начало. Глядишь, и «нулевая» карма сразу появится!

— Но!.. — у Гелугвия на секунду округлились глаза, но он быстро совладал с собой и продолжил более спокойно: — Но в мире вот уже пятьсот лет как не совершается никаких умышленных злодеяний. Стало быть, не сможешь ты меня этим увесистым «венцом прогресса» по голове огреть, товарищ учёный!

— А что, может, получить «венцом» — это не отработанная карма твоя, которую ты пятьсот один год назад породил? — не унимался Штольм. — Вот как раз накануне приземления прошлого чешуйчатокрылого друга учёных?

— И что, по-твоему, все пятьсот, ах, ну, то есть, простите, пятьсот один год, карма, значит, в кустиках сидела в засаде, ждала своего звёздного часа? А потом как выскочит, и как пойдут клочки по закоулочкам?! — съязвил Гелугвий.

Дарима уже отвернулась, прикрывая себе рот и пытаясь сдержаться, но её порывистое хихиканье раздавалось всё громче.

— Мужики11, — не выдержал я, — но это же детсад12 какой-то! По-моему, очевидно, что если пятьсот один год назад Гелугвий не посеял таких семян, чтоб они сейчас проросли падающими на голову «машинками желаний», значит, Штольм при всём своём желании ударить товарища не сможет.

— Да, — поддержал меня Штольц, несколько обмякнув. — Я и правда не могу. Хотя, может желания маловато, а? — и он ехидно взглянул на Гелугвия.

— Довольно, довольно, — примирительно сказал последний. — Давайте всё же поговорим о «нулевой» карме. Дарима, прости, что прервали. Так что ты можешь нам сказать по этому поводу?

Девушка к этому времени уже практически справилась с собой, мне лишь на миг показалось, что по её заострённому восточному лицу блуждает чуть заметная ехидная улыбка, которую выдавал мне блеск её родных карих глаз.

— Помните, я недавно вам уже говорила, что стопроцентно доказать существование причинно-следственной связи невозможно? Можно только просветлиться и тогда духовным зрением увидеть единую картину всего.

В ожидании новых откровений люди устремили взоры к говорившей.

— Под «нулевой» кармой вы понимаете некое изначальное состояние, которое вам хотелось бы запечатлеть в памяти вычислителей в надежде получить вожделенное доказательство. Хорошо. Но я вас спрошу: а как вы себе представляете это «нуль-состояние» всего?

— Честно говоря, вообще не представляем, — сказал Штольм. — Расскажи нам.

— Я могу только пересказать, что в сутрах написано.

Дарима вздохнула, закрыла глаза и произнесла нараспев:

«Время от времени, монахи, настаёт пора, когда по истечению длительного периода этот мир свёртывается. Когда свёртывается мир, то существа по большей части переходят в мир сияния. Там они находятся долгое, длительное время, состоя из разума, питаясь радостью, излучая собой сияние, двигаясь в пространстве, пребывая во славе.

Время от времени, монахи, настает пора, когда по истечению длительного периода этот мир развёртывается. Когда развёртывается мир, то появляется пустой дворец Брахмы. И тогда то или иное существо, оттого ли, что окончился его срок или окончилось действие заслуг, оставляет существование в сонме сияния и вновь рождается во дворце Брахмы»13.

— Да, вот бы такая безоблачная ясность как в сутрах была у меня в мозгу! — восхитился я услышанным. — Но опять тут этот загадочный Брахма…

— Мне тоже нравится, — начал Гелугвий. — Но даже если мир свёртывается, информация о том, что было, всё равно должна быть где-то записана. Должна где-то обитать.

— Хм… — недоверчиво выпятил губу Штольм. — А можно тебя спросить: кому же она это должна?

Гелугвий посмотрел на собрата по занятиям и почувствовал, что от работы их речевых аппаратов сейчас снова может разразиться бесполезный воздушный шторм.

— Потому что вселенная вовсе не хаотична, — ответил Гелугвий как можно более спокойно.

Штольм тоже не хотел ругаться, но всё же не удержался от нескольких ехидных фраз.

— Так, так, так, — вкрадчиво протянул он. — Но ведь исходя из сутр, никакой «нулевой» кармы быть в принципе не может. Она всегда основывается на каких-то предыдущих действиях.

Цвет лица чувствительного учёного, к которому была обращена фраза, начал слегка меняться. Краска проступила на щёках, грудь заметно вздымалась. Гелугвий посмотрел на Дариму, затем на своего оппонента и промолвил через силу: