Вестминстерское аббатство - [39]

Историческая часть Лондона пострадала больше, чем во многих других крупных городах, но в Вестминстере сохранился уникальный средневековый комплекс, включающий в себя не только аббатство и его вспомогательные здания, но и часть Вестминстерского дворца, которая сама по себе очень значительна, хотя это мало кто осознает. Удивительно, но самая красивая из когда-либо спроектированных деревянная крыша Вестминстер-холла соседствовала с самой красивой каменной крышей — крышей капеллы Генриха VII. В Вестминстер-холле был осужден Карл I и обвинен Уоррен Гастингс — и печально, что людям теперь непросто попасть в это здание. В прежние годы в Вестминстер-холл можно было пройти в любое время дня, и даже в те годы, когда требовалась усиленная охрана здания, это можно было сделать без труда. Мы могли наслаждаться Вестминстером как единым комплексом, аббатством и дворцом вместе.

Неприятен шум и грохот сильного уличного движения между аббатством и зданием парламента, автомобили проносятся в нескольких футах от стен придела Генриха VII. Словно в насмешку, участок этой транспортной артерии все еще носит имя Старого дворцового двора. Если бы движение транспорта можно было бы ограничить или устранить и перепланировать этот район, то аббатство и дворец вновь предстали бы перед нами как целое, как две составляющие величественного архитектурного комплекса. К сожалению, здания к востоку от Старой дворцовой площади исчезли — некоторые постройки георгианской эпохи были разрушены совсем недавно, в 1960-е годы, пали жертвами подземной парковки; нынешние маленькие участки газона разбросаны произвольно и будто пытаются скрыть следы археологических раскопок, чем демонстрируют хорошо налаженное городское хозяйство. Работа ландшафтного дизайнера, конечно, преобразила бы это пространство. Разумеется, Парламентская площадь, освобожденная однажды от мучающего ее уличного движения, в конце концов станет красивее (в настоящее время существует проект превращения ее в пешеходную зону, но он отложен из-за недостатка средств). Готический комплекс аббатства и здания парламента, а также георгианско-викторианско-эдвардианский комплекс Уайтхолла — все вместе это способно придать лондонскому центру весьма благородный вид. Задача вполне решаемая: нужно лишь немного денег, немного смелости и воображения.

Глава VIII НАЦИОНАЛЬНАЯ СВЯТЫНЯ

Обратимся вновь к истории Вестминстерского аббатства, точнее, к сравнительно недавнему промежутку времени, а именно концу XIX века. Аббатство в определенной мере утратило роль художественного стимула, в которой пребывало в течение почти шестисот лет. Искусство погребальных скульптур практически сошло на нет отчасти из-за того, что такие изображения вышли из моды, отчасти потому что в аббатстве больше не было места. Но это вовсе не означало, что церковь перестала быть живой и меняющейся. В течение XX века появлялись новые витражи. Были установлены по всей длине северной стороны бокового нефа окна, спроектированные архитектором-священником Нинианом Компером. О Компере как архитекторе есть разные мнения: Бетжемен восхищается им, Певзнер предпочитает отмалчиваться. Этот архитектор обладал изысканным вкусом, был склонен к роскоши и декоративности, иногда это, правда, порождало некоторую безжизненность. (Когда его спросили о своде, который он создал для архиепископа Парижского, Компер ответил в своей жеманной манере: «Я просто сплел его из лилий».) Можно было ожидать, что витражи этого архитектора будут несколько блеклыми для аббатства, но, как ни странно, они прекрасно сочетаются с его убранством. После Второй мировой войны аббатство обратилось за исполнением витражей к технически искусному, но болезненно сентиментальному Хью Истону. Речь идет об окне в приделе Генриха VII, спроектированном Аланом Янгером и установленном в 2000 году; ближний правый угол этого витража в согласии со средневековой традицией изображает жертвователей, лорда и леди Гаррис Пекхемских, преклонивших колена в молитве. Работы, проведенные внутри аббатства после Второй мировой войны, — своеобразная реставрация, попытка приблизиться к интерьеру XVI века, но вряд ли хоть кому-то удастся избежать чувства, что эта реставрация — отражение вкусов Стивена Дайкс-Бауэра, которому были доверены заботы о здании в 1951 году. У него был своеобразный вкус — смесь сентиментальности, чопорности и вычурности, — то есть что-то общее с Компером. Под руководством Дайкс-Бауэра стены были очищены, викторианские витражи, пострадавшие во время войны, вынули и заменили простым стеклом, установили паникадила из уотерфордского хрусталя. Очень яркая позолота и роспись елизаветинских гробниц подходят к их полуварварскому великолепию; подобная отделка алтарной преграды, отделяющей хоры от пространства основного объема церкви, слишком безвкусна. Дайкс-Бауэр также воплотил собственную идею расписать свод средокрестья, что больше напоминает готическое возрождение, чем готику.

Снаружи, на новых выступах кладки и декоративных элементах, продолжают ставить статуи, и самые недавние из них — фигуры христианских мучеников XX века, размещенные над западными вратами в 1998 году. Официальные наследники хотели, чтобы эти статуи были изваяны известными скульпторами, но настоятель и собрание каноников настояли на их выполнении теми же мастерами, которые трудились над реставрацией здания, и это вполне в духе средневековой традиции. Различные формы патронажа над искусством существовали в аббатстве в течение последней сотни лет, и в этом отношении почти ничего не изменилось. Достойная поддержка оказывается лишь отдельным традициям мастерства, далеким от основного направления развития искусства современности. Вкусы аббатства в XX веке были довольно консервативны. Множество соборов и церквей рискнули установить смелые витражи, и результаты оказались самыми разными — от отвратительных до восхитительных. В других церквях устанавливали скульптуры работы Генри Мура и Барбары Хепуорт — но только не в аббатстве. Грэм Сазерленд и Джон Пайпер создавали произведения из стекла, ткани или красок для других старинных церквей, но не для этой. Ни «искусства-и-ремесла», ни ар-нуво, ни модернизм в аббатстве не представлены. Какой-нибудь прибывший с далекого Марса турист счел бы, что подобная эстетическая зажатость связана с тем, что аббатство стало терять свою значительность, плавно превращаясь в скромное вместилище истории и традиций. Но марсианин был бы абсолютно неправ. Фактически XX век наделил аббатство новой политической ролью, расширил его влияние на настроения и в самой стране, и за границей, а также отвел ему место в политической борьбе партий. Эта новая веха в истории аббатства началась в викторианскую эпоху.