Весны гонцы. Книга первая - [20]

— Это же экспромт, граждане, экспромт! — весь красный от смущения, защищался Женя.

Любая бессмыслица, удачные и неудачные остроты и шутки в этот день вызывали бурное веселье — казалось, самые большие трудности позади, решающий этап пройден, а впереди пусть не гладкая, но уже завоёванная дорога к театру!

Смех дрожал в груди Алёны, и никак было его не удержать. Принята! Принята! Теперь уж нужно так работать, чтобы добиться настоящих ролей. Комиссара из «Оптимистической трагедии» — одна против всех: «Именем пролетарской революции…» Хорошие, красивые слова, смелые поступки. Или трагические роли — это тоже прекрасно. Другую Ларису — Бесприданницу будет она играть. «Вещь? Я — вещь?..» — сквозь переполнявший её смех Алёна ощутила на мгновение беспомощную, смертную тоску раздавленного человека, и это, как ни странно, сделало её ещё счастливее — играть, скорее играть! Она не слышала, что сказал Женя, но все засмеялись, и она засмеялась, как бывало в детстве.

Лиля держалась чуть в стороне от остальных, помахивала тёмно-красной веточкой, сорванной для неё Огневым, и смотрела отсутствующим взглядом. А интересно, что она хочет играть? Алёна подошла, взяла её за руку.

— Хорошеё у тебя имя — Лилия. Нежное такое, — сказала она, чтоб завязать разговор.

Лиля посмотрела на неё с лёгким недоумением.

— А мне вовсе не нравится, — она чуть дернула одним плечом и прищурилась. — Имя должно подходить к человеку. А мне оно как чужое платье.

— Ну, что ты! — Алёна оглядела высокую, очень тонкую, несколько угловатую и плоскую, как у подростка, фигурку с толстыми, пшеничного цвета косами, загорелое лицо, узкое, нежное, отмеченное чёрной родинкой на левом виске, заглянула в глаза, немного раскосые, с тяжёлыми веками и густыми стрельчатыми ресницами — ох, какие глаза! — и сказала уверенно: — Тебе удивительно подходит.

Лиля засмеялась:

— Меня бы назвать Акулей, Пашей — попроще. А то все твердят: Лилия, Лилия, какое имя! Нехорошо мне от него. Лиля, Лика — ещё куда ни шло.

— Да брось ты! — Алёна вспомнила, что Лиля не принимала участия в разговоре, когда все хвалились прелестью родных углов, почему-то подумала о её ненаписанных открытках.

— А ты откуда сама-то?

— Я? — Лиля удивленно пожала плечами. — Не знаю. — И, видимо, желая перевести разговор, обращаясь ко всем, сказала: — А я-то на конкурсе в самом драматическом месте косой зацепила Сашину пуговицу. Чуть не фыркнула, а он хоть бы что!

И опять стали вспоминать экзамен. Алёна, по крайней мере в десятый раз, изображала, как у неё «во весь рост поднялись волосы». Олег, тоже не впервые, рассказал, как ему пришлось закуривать и он «дико раскашлялся», потому что вообще не курит.

С моря потянуло холодком, сильнее запахли цветы, зелень и вода, плескавшаяся о борт кафе «Поплавок», на дорожках парка стало оживлённее. Новоявленные студенты, сидя за двумя сдвинутыми вместе столиками на верхней палубе, во второй раз заказали по двести граммов мороженого. Сейчас их стало уже двенадцать — приехала Зина с Валерием и двое почти незнакомых Алёне парней: один, тот самый, что после консультации назвал Женю будущим Игорем Ильинским, а ей сказал, что она оригинальная, — Джек Кочетков. Второй — довольно красивый, тёмноглазый шатен в дорогом костюме, с подчеркнутым изяществом манер, — Володя Сычёв. Он по всякому поводу произносил одну и ту же фразу: «Ясно, как туман!» — очевидно, считая её остроумной, а когда улыбался, у него как-то выворачивалась верхняя губа, лицо становилось хитрым и теряло привлекательность — Алёна не любила людей, которых не красит улыбка. Джек тоже сначала не особенно понравился ей: во-первых, почему Джек, если Яков? А во-вторых, не понравилась его развязность, но улыбка у Джека была открытая. Когда только подходили к «Поплавку», он повторил:

— Ты удивительно оригинальная!

Никто прежде не говорил этого Алёне, сама тоже никогда не думала о своей оригинальности и сейчас невольно начала следить за собой: в чем, собственно, эта оригинальность? А Джек, пристально глядя на неё, сообщил, что цвет её глаз «меняется ежесекундно, даже трудно определить, какие они!».

— У меня просто серые глаза, — возразила Алёна, чувствуя преувеличение в словах Джека.

Джек рассмеялся, как старший над младшим.

— Вот именно «не просто». Они обладают массой оттенков. И меняются дьявольски быстро.

Потом он сказал, что руки у неё «музыкальные, нервные, выразительные».

Алёну охватило буйное веселье — может, это и правда? Ведь её же приняли! В числе шестнадцати, выбранных из трёхсот! А девушек-то всего шесть, и какие! Она почувствовала, что теперь нужно как-то особенно действовать руками. Только вот… как?

Джек тихо, для неё одной, отпускал замечания о каждом из присутствующих. Замечания были метки, остроумны, иногда злы. Алёна отвечала на них громким и, как ей казалось, красивым, оригинальным смехом. Она поймала на себе внимательный и слегка удивлённый взгляд Огнева, стало почему-то стыдно за свой смех, и, скрывая неловкость, Алёна с нарочитой серьезностью, будто это было для чего-то нужно, медленно оглядела всех сидевших. Слева от Джека в торце стола сидела Лиля — кажется, в первый раз Алёна увидела на лице её, в огромных глазах такое оживление, — захотелось узнать, что же рассказывает ей с видом заговорщика Женя, но в общем разговоре ничего было не расслышать. Напротив Алёны сидели Агния, Олег, Глаша и Саша Огнев. По отдельным фразам и словам Алёна поняла, что говорят о книгах Станиславского, — это на минуту кольнуло её, она совсем не читала Станиславского. Справа от Алёны сидели Валерий и Зина. Валерий что-то Алёне разонравился. Конечно, он талантливый, умный, красивый, но зачем позволяет Зине командовать? Ну, она хорошенькая — всё равно противно, когда мальчишка так поддаётся. А Зина, слушая его, улыбается так, что дёсны вылезают. Между Алёной и Сычёвым сидят Миша Березов и Сережа Ольсен. Волосы у Сережи редкие, Гладко зачесанные назад и такие светлые, что голова иногда кажется лысой. А Миша Березов старый — он воевал, и ему чуть ли не двадцать семь. Но так он симпатичный, здоровущий — все остальные мальчишки перед ним как цыплята. А дружит Миша с Сашей Огневым.