Веснушка - [80]

Она запустила пальцы в мои волосы, она заботливо убирает воду с моего лба и лица, и это так расслабляет, что мои мысли перестают стрекотать в голове и наконец утихают. Я закрываю глаза и будто утопаю в кресле.

– Вы хотели бы использовать конкретный шампунь? – спрашивает она, и я качаю головой.

– Доверюсь вам, – говорю я с улыбкой.

Она показывает мне бутылку. Для сухих, густых и жестких волос.

– Уверена, вам не приходится мыть голову каждый день, слишком долго сушить, и этот кондиционер подойдет как нельзя лучше… – и так далее. Она знает мои волосы, она ведь моя мама. Она могла бы научить меня этому еще в детстве, советы и рекомендации по уходу за волосами, собрала бы для меня все необходимое, когда я уезжала в школу-пансион, или мне вообще не пришлось бы никуда уезжать, если бы она осталась. Все было бы иначе. Я чувствую ком в горле, мне грустно думать о том, что я упустила в жизни. Что мы обе упустили и что я чувствую сейчас, в ее руках, а она даже не подозревает об этом. Меня купал папа, каждый раз развлекал меня игрушками для ванной. Я любила купаться, а потом, когда я повзрослела, он наполнял ванную и выходил, чтобы не мешать мне, ему было неловко как отцу дочери, и он садился у двери или в соседней комнате, разговаривал со мной, просил меня петь, чтобы знать, что я не утонула.

А потом я стала мыться сама. В пять лет, в школе-пансионе. В возрасте Шарлотты, или, может, она старше. Но, думаю, мама до сих пор моет ей волосы, с любовью проводит по ним пальцами, как она делает сейчас, массируя мне голову. Только с большей любовью, наверное. Папа брал стаканчик, набирал воду из ванной и поливал мне голову. Кое-как вспенив шампунь своими грубыми руками и толстыми пальцами, при этом шампунь и вода попадали мне в глаза, жгло страшно. Этот момент я терпеть не могла, да и ему было не по себе. Он делал это как можно быстрее, лишь бы разделаться, затем вытирал мои красные глаза и слезы, а потом разрешал поиграть.

Она смывает шампунь и массирующими движениями втирает кондиционер, при этом подробно объясняя, что он сделает с моими волосами. Я будто падаю в бездонный колодец, когда она массирует мои виски, кожу на голове; головная боль не уходит, но мягко пульсирует под ее пальцами, и мне кажется, будто она чувствует, как моя голова вибрирует в ее руках. Она рассказывает мне про средства для моих прекрасных волос, и я все запоминаю, каждое слово откладываю в памяти, чтобы когда-нибудь ввернуть в разговоре: моя мама посоветовала мне использовать… Как другие говорят не задумываясь. А я никогда еще такого не говорила.

Интересно, она ощущает глубокую связь со мной через прикосновение или рассеянно смотрит в пустоту, как ее коллега, красавица блондинка, уже десятый раз моет голову за день, думает, что приготовить на ужин или какой подарок купить на день рождения подруги Шарлотты. Я не хочу, чтобы этот момент кончался, руки моей матери в моих волосах – это блаженство. Но, к сожалению, она выключает воду.

– Вот так, – произносит она громко и беспечно, нарушая тишину и покой. Я резко открываю глаза, где-то включается фен для другой клиентки, и волшебство испаряется, но я еще не ухожу. Она накидывает свежее полотенце на мои плечи, оборачивает другим полотенцем мои волосы и ведет к креслу напротив зеркала. Я снова начинаю нервничать, теперь она сможет как следует рассмотреть меня. Папа всегда сушил мне волосы как попало, растирая полотенцем изо всех сил. Иногда мне казалось, что голова отвалится. Он бы никогда не сумел обернуть их так ловко, как моя мама, на манер тюрбана. Так я просила его делать, прямо как в кино. А потом сушка, такая морока. Он терпеть не мог сушить мои волосы, они такие густые и длинные, что на это уходило сто лет. И поэтому мы не мыли мне голову регулярно, по крайней мере недостаточно часто. Нет, волосы явно не вдохновляли его, зато многое другое у него получалось выше всяких похвал. Она умеет обращаться с волосами, но во всем остальном потерпела полное поражение. Но надо мыслить позитивно, сосредоточиться на хорошем.

– У вас волшебные руки, – говорю я ей, и она улыбается, ну конечно, будто она слышала это тысячи раз и знает наперед, что я скажу. Она расчесывает мои мокрые волосы так, что они становятся идеально прямыми.

– Сколько отрежем? Думаю, вот так достаточно, да? Уберем секущиеся кончики. Два дюйма.

Хорошо, как скажешь, мне все равно, чем дольше, тем лучше. Я хочу, чтобы ты прикасалась ко мне, хлопотала вокруг меня, и пусть это длится вечно. Не знаю, почему я ждала столько месяцев. Я могла прийти еще полгода назад. В ответ я только киваю ей.

– Когда вы последний раз стриглись?

– Почти семь месяцев назад.

Я вспоминаю. Мэрион постригла меня у себя на кухне, за неделю до моего отъезда. До того, как она открыла свой домашний салон и обзавелась малышом размером с мурашку, хотя, наверное, уже с яблоко. Мама не верит, что так давно.

– Как часто нужно подстригать кончики? – спрашиваю я и снова принимаюсь слушать, как она рассказывает про погоду и времена года и на какие признаки нужно обратить внимание, и запоминаю каждое слово. Может, мне завести дневник моей матери, документальный перечень всего, что она говорила мне лично, как скрапбук, и к концу моей жизни в нем наберется немало доказательств наших отношений и материнских советов. Наставления моей матери, которые я смогу передать моей дочери. От бабушки, с которой она никогда не встречалась, или все же встречалась, когда я приносила ее с собой в салон в прогулочной коляске или на своей первой стрижке – у матери и бабушки, которая ни о чем не подозревала. Почему ты ничего ей не сказала, спросит моя дочь, а я улыбнусь, таинственно так, и скажу, я никогда ничего ей не говорила, но она знала, милая, она знала.