Веснушка - [79]

Я очень горжусь вашей тетушкой Полин, пожалуйста, передайте ей мои наилучшие пожелания, если окажетесь в Керри раньше меня. Советую вам все же проголосовать по почте. Понимаю, вы уже потратили свой отпуск, но Мэри Лайонс – замечательный кандидат, и она, безусловно, заслуживает ваш голос. Прилагаю информацию о том, как голосовать по почте.

С уважением,

Рут Бразил

Утро пятницы. Выходной. Без униформы, в моем лучшем летнем платье и кедах, какие я смогла найти и позволить себе купить, с письмом министра юстиции в сумке, которое придает мне бодрости, я беспокойно поправляю одежду и вхожу в салон Касановы.

– Добро пожаловать, – радушно говорит мне моя мама и провожает в салон. Я никогда не была внутри, раньше не было причин заходить, я всегда боялась, никогда не чувствовала, что готова к этому. – Какая же вы красавица, – говорит она, любуясь моим платьем. – Солнечно-желтый, один из моих самых любимых цветов в одежде, и нам с вами он очень идет, правда? – спрашивает она. Хотя нет, это не вопрос, а утверждение.

– Да, – киваю я и улыбаюсь. Нам с тобой, мам.

Она не узнает меня. Точно не видит во мне свою дочь, но не видит и вредного парковочного инспектора с прошлой недели. Она и не догадывается, что я та самая странная чудачка.

– Сегодня чудесная погода. – Я наконец нашлась, что сказать.

– Да, да, – говорит она рассеянно, проверяя записи. – Аллегра, да? – говорит она, и я киваю, сердце стучит быстрее, как только она произносит мое имя. Не она дала мне имя, папа дал, и я даже не знаю, известно ли ей мое имя, наверное, нет, судя по ее реакции, или она просто забыла его и меня. Я не назвала свою фамилию, когда записалась, мне и не пришлось, девушка по телефону не спрашивала, с таким именем, как Аллегра, это и не нужно. Даже не знаю, что бы я сказала, если бы она спросила фамилию. До сих пор я не врала, я просто не говорила всю правду. Не хочу начинать со лжи.

– Мытье и укладка, – говорит она.

Я киваю, но она не слышит моего кивка, поэтому я заставляю себя произнести бодрое «да». Сказать ей прямо сейчас, что я тот парковочный инспектор? Лучше сразу покончить с этим вопросом, взять инициативу в свои руки. Лучше уж я сама скажу, прежде чем она догадается или вспомнит меня. Прежде чем одна из сотрудниц, которые видели нашу размолвку, выдаст меня. В салоне только одна сотрудница – красавица блондинка в черной одежде, она моет голову клиентке, задумавшись о чем-то своем, пока массирует ей голову, а та сидит в кресле, наклонив голову над мойкой, ее глаза закрыты, и вообще она выглядит как неживая, только едва заметно, как поднимается и опускается ее грудь.

Я попросила, чтобы именно Карменсита занялась моими волосами. Мне досталось единственное окно, которое у нее было за день, видимо, все женщины хотят именно к ней, хотя она дороже остальных. Она старше, она владелец, менеджер, президент Торговой палаты, ради всего святого. Я проверила, хватит ли мне на нее денег. И надела новое платье. Обычно люди балуют себя походом в салон перед важным событием. Для меня салон и стал таким событием, и я готовилась. Оно того стоит. Ей понравилось платье, это первое, что она сказала.

– Где вы купили такое платье? – спрашивает она, проводив меня к мойке и похлопав по креслу, заботливо, по-матерински.

– В «Заре».

– Ой, я обожаю «Зару», – говорит она и рассказывает подробную историю о том, как она нашла платье, которое так хотела купить, и долго ждала, когда на него будет скидка, пряча в разных местах магазина, чтобы никто не нашел ее размер, и в итоге купила за полцены, и последние слова она воскликнула с таким воодушевлением, что даже коматозная женщина на соседнем кресле у мойки и красавица блондинка в глубоких раздумьях рассмеялись. Потому что, когда моя мама рассказывает историю, ее слышно во всей комнате.

Думаю, именно с этих слов я начну траурную речь на ее похоронах. Пусть нам понадобилось немало времени, чтобы воссоединиться, но, когда это произошло, наши отношения развивались так бурно и так трогательно, что Фергал и дети попросили меня сказать пару слов от имени всей семьи. Она любила нас, скажет ее дочь, но ты была особенной, и я поднялась бы к алтарю и начала свою речь. Дочь, потерянная, казалось бы, навсегда, но вновь обретенная и любимая. Когда моя мама рассказывала историю, ее было слышно во всей комнате и все смеялись от удовольствия, доставали платочки из сумочек и вытирали глаза, потому что – да, это чистой воды правда, ее дочь Аллегра попала не в бровь, а в глаз, – все мы знаем, какой была наша Карменсита, и мы любили ее за это, но осознали это только благодаря ее старшей дочери.

Но она жива, и она здесь. Она включает воду, осторожно поливает мои волосы и спрашивает, не горячо ли мне. Я не сразу чувствую воду – такие у меня густые волосы, и, будто прочитав мои мысли, она говорит:

– Надо же, столько прекрасных волос, нам понадобится мойка побольше.

– Волосы как у Шарлотты, – говорит красавица блондинка, и голос у нее совсем не похож на внешность. Он глубокий и сиплый.

– Точно, точно, как у Шарлотты, это моя дочь, – говорит моя мама. И мое сердце колотится и чуть не разрывается на части, потому что я ее дочь, но она не знает об этом, а мне так хочется, чтобы она гордилась моими волосами, как гордится своей Шарлоттой. Я представляю, как мы сидим в компании ее друзей, рассказываем о том, как мы встретились, шутим над треволнениями из-за парковочного штрафа и все смеются, будто мы дамы в викторианской гостиной и приятнейшим образом проводим время за чашечкой чая. А моя мама сказала бы: «Стоило мне увидеть ее волосы, дотронуться до них, почувствовать их, как я сразу поняла, что она моя кровинушка». И все дамы ахнули бы и прижали бы кончики своих платочков с вышитой монограммой к увлажнившимся глазам и стали бы обмахивать лица веерами, прежде чем угоститься сандвичем с огурцом и крабовыми палочками с нижнего этажа чайного подноса.