Веснушка - [77]

Сосуды, хочется мне поправить его, но я молчу.

Не успеваю я переварить эту лекцию, как он вдруг говорит:

– Так это ты.

– Не поняла.

– У меня намечается выставка в галерее Монти.

Я вздрогнула при этих словах.

– Думаю назвать ее «Голод», – говорит он. – Все проявления голода, доступные человеку, все, чего нам так отчаянно не хватает. Любви, власти, молодости, денег, секса, успеха, понимания.

– Звучит неплохо, – говорю я нервно. Делаю глубокий вдох. Задерживаю дыхание. Затем выдыхаю: – А как тебе «Падальщик»? В честь нашей подружки лисы.

Но он не слышит меня. Он собирается сказать то, о чем он сейчас думает. Это неизбежно.

– Я заехал в галерею на прошлой неделе, чтобы взглянуть на пространство. Видел там несколько картин, набросков, портретов с сеанса рисования живой натуры, который как раз закончился. Все они были разные, конечно. Каждый художник увидел что-то свое, но в целом в них было нечто узнаваемое.

Ну же, лиса, где ты? Спаси меня. Появись прямо сейчас и заставь его замолчать.

– Ты любопытное существо, Аллегра, – говорит он, – если приглядеться.

Он произносит это мягко, нежно, затем уходит.

Странная чудачка, шепчу я.

Глава двадцать пятая

Я взяла выходной на работе. Не хочу никого видеть. С трудом набралась смелости, чтобы позвонить Пэдди и попросить его поменяться секторами на несколько дней, он согласился. Не могу даже близко подходить к Касанове. И к «Кукареку» тоже.

– Мне очень жаль, что мы испортили тебе барбекю, – говорю я ему.

– Ты же не знала.

– Не надо было мне приглашать их. Про Джорджа я, конечно, не знала, что он заявится. Но приводить Дейзи мне точно не стоило. Они ушли сразу после меня? – спрашиваю я и со страхом жду ответа. После того случая Дейзи не писала и не звонила мне.

– Они задержались еще ненадолго.

– Во сколько они ушли?

– Около одиннадцати.

– Боже мой, Пэдди, мне так жаль. Почему ты не выставил их вон?

– Ну, понимаешь, не смог. Они были во дворе. На солнце. Жара и алкоголь – не самое лучшее сочетание. Ее тошнило потом.

Я хватаюсь руками за голову, в ужасе:

– Я не знала, Пэдди. Прости! Я больше не говорила с Дейзи. Мы с ней не подруги.

– Странно, точно так же ты сказала про меня.

Сердце бешено колотится. Щеки горят.

– Да, я так сказала, – признаюсь я Пэдди виновато. – Но я вовсе не то имела в виду. Она решила, что мы вместе, что мы пара, а я пыталась объяснить ей, что это не так. Что мы просто коллеги.

– Но не друзья, – добавляет он. – Что ж, буду знать.

Его обычно радостный голос потерял душевность. Стал сдержанным и холодным. Я это заслужила. Как же мне стыдно.

– Пэдди, прости меня.

Он молчит с минуту, и мне кажется, что он повесил трубку.

– Скорее всего, – произносит он наконец не спеша, – мы будем редко видеться в дальнейшем.

– Почему?

– Скоро нас переведут.

– Как это переведут?

– На новое место работы. Такое случается. Парковочных инспекторов иногда переводят.

– Но почему, зачем? Я была с тобой с самого начала, ты учил меня, ты был и до сих пор остаешься моей опорой на дороге. Нас переведут вместе?

– Нет. Нас разделят. Чтобы не наскучить друг другу и избежать фамильярности. Может, это и к лучшему, Аллегра. Для тебя. Не знаю, что тебя связывает с Малахайдом, и, честно говоря, не хочу знать, но, может, смена обстановки пойдет тебе на пользу.

Я завершаю звонок со слезами на глазах. Меня нельзя переводить. Я не могу покинуть Малахайд. Я еще не сделала то, ради чего приехала. Я потеряла столько людей – и даже не задумывалась, что они у меня есть! – а теперь я обидела Пэдди, самого милого и доброго из них.

Сегодня у меня нет настроения позировать, я хочу отменить сеанс. Я не могу сидеть там и думать, что в любой момент может войти Доннаха. Уверена, Женевьева легко найдет мне замену. Уверена, есть целая очередь людей, мечтающих позировать обнаженными, они только и ждут своего шанса, но, когда я слышу по телефону, как она разочарована, я позволяю уговорить себя. Сегодня будет полный набор, и она заплатит мне больше. Я слышу Бекки, Доннаха и детей в саду, они устроили барбекю, и соглашаюсь прийти в галерею. Лучше сбежать подальше от этого дома.

Вечер потрясающий, а как красиво сейчас дома, солнце садится над островами Скеллиг, желтые крапинки лядвенца, ежевичные кусты вдоль дороги. Я закрываю глаза и представляю себя там. Крики и визги детей в саду возвращают меня к действительности. Киллин нарядился в платье принцессы из мультика «Храброе сердце», с внушительным шотландским акцентом, и туфли на каблуках. Он забирается на лестницу и прыгает по пожарному шесту, и ни платье, ни обувь не мешают ему.

Опустив голову и глядя себе под ноги, я иду через тайный сад и выхожу на улицу. Мимо его «рейнджровера» и ее «мерседеса», аккуратно припаркованных и поблескивающих на солнце. Я иду к автобусной остановке и сажусь на 42-й номер, поднимаюсь на верхний этаж и сажусь в первый ряд. Мне нравится смотреть за стены и деревья, на сады и дома, скрытые от глаз пешеходов. Автобус покачивается, будто колыбель, и я потихоньку успокаиваюсь и мысленно перебираю обломки руин, в которые превратилась моя жизнь.

Я достаю свой золотистый блокнот, зубами снимаю колпачок с ручки и начинаю писать письмо Кэти Тейлор. Напоминаю ей, что я еще здесь, а она так и не ответила мне. Кончик ручки замирает над блокнотом, периодически касается страницы в ритме движения автобуса, и синие чернила тут же впитываются в бумагу. Получается вереница случайных точек, но не письмо – ни одного слова, ни одного предложения.