«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке - [4]

На забайкальскую каторгу (с лишением всех прав) за объявление крестьянам раскрепощения казнили, в частности: из региона Плоцка отцов Теодора Куркевича и Гервазия Рейниса из ордена францисканцев, из Жмудзи ксендза Онуфрия Ясевича, а ксендза Адама Галкевича, также из Литовского генерал-губернаторства – за оглашение в костеле «польского манифеста», призывающего к восстанию. К каторжным работам приговаривали повстанческих капелланов и командиров (вторым, как правило, выносили смертный приговор, который затем заменяли каторгой). Одним из капелланов, прослуживших дольше всего – около десяти месяцев – был ксендз с Подляшья Леонард Шиманьский. Зимой 1864 года его взяли в плен на поле боя, «в полном одеянии жандарма-вешателя[4], с оружием и следами человеческой крови на руках; на этом бунтовщике найдена епитрахиль, также запятнанная кровью». В процессе следствия выяснилось, что оружие Шиманьский не использовал, а кровь, видимо, принадлежала раненым и умирающим, елеопомазание которых он совершал. Шиманьского осудили на двенадцать лет каторги.

Репрессии относятся, главным образом, к периоду 18611867 годов – масштабные, разнообразные (аресты, следствие, штрафы, полицейский надзор, ссылка, смертная казнь); карались не только активные участники движения, но и те, кто симпатизировал движению, а также тот, кто «знал, но не донес». Даже торжественные похороны убитого повстанца порой кваинфицировались как «преданность революции» и были чреваты наказанием – ссылкой.

Викарий прихода Порозов на Гродненщине, ксендз Владислав Байковский, летом 1863 года попал под следствие за то, что «знал, а властям не донес» о намерениях ксендза Леопольда Качиньского вступить в партию. И хотя доказать это суду не удалось, Байковский остался под подозрением, а будучи политически неблагонадежен, оказался оценен властями как личность «наносящая серьезный вред интересам государства» и в 1864 году был выслан в Гродненскую губернию на постоянное жительство под надзор полиции. В 1864 году ксендз Анджей Бартошевич из Слуцка на Виленщине был приговорен к каторге за «благоволение восстанию», а главным образом – за хранение «революционных» бумаг (а именно: воззвания Национального правительства апреля 1863 года к духовенству Литвы, одного номера подпольной газеты «Рух» и двух фотографий ссыльных), в связи с чем подозревался в связях с подпольем. Монастырь капуцинов в Лёнде на Варте был обременен коллективной ответственностью за соучастие в укрытии собрата, повстанца, отца Максима Тарейво – согласно оценке властей, крайне опасного преступника (капеллана нескольких повстанческих отрядов), в результате семь человек сослали в Сибирь. В их числе оказался также настоятель монастыря, отец Эмилиан Олтажевский, осужденный как главный ответственный за укрывание Тарейво. Сам Тарейво был пойман и казнен в Конине 19 июля 1864 года.

Можно сказать, что в этих и многих других случаях жестокость наказания несоизмерима с виной. Таково наше сегодняшнее восприятие, но тогдашним российским властям было важно сломать сопротивление, а методы – хотя в тот период делались попытки сохранить видимость соблюдения военного законодательства – не имели особого значения.

* * *

Мифом является встречающееся в литературе утверждение, будто поддержка движения 1861–1864 годов за независимость и участие в нем польского духовенства, особенно низших чинов, были массовыми. Подобную точку зрения поддерживали в то время сами российские власти, используя ее как простой и удобный аргумент в поддержку репрессий против Католической церкви в целом и конкретных духовных лиц. Однако нельзя не согласиться, что участие духовенства в Январском восстании было (относительно других социальных групп польского общества) наиболее активным и роль его невозможно переоценить. На самом деле участвовало меньшинство духовных лиц. Кроме того, во многих случаях участие это ограничивалось одноразовым актом: патриотической проповедью, благословением отряда, материальной поддержкой повстанцев, предоставлением укрытия и т. д., однако и эти шаги скрупулезно фиксировались властями. На всей территории, охваченной восстанием, это – предположительно – в среднем около пятнадцати процентов духовных лиц (в регионе Люблина и на Подляшье – около двадцати пяти). На основе данных, предоставленных сандомирским епископом ксендзом Павлом Кубицким, глубоким исследователем царских репрессий по отношению к Католической церкви после 1861 года и издателем многотомного труда «Бойцы-капелланы за дело Церкви и Отчизны в 1861–1915 годы» (Сандомир, 1933–1939), можно сделать вывод, что российские власти Царства Польского и Литовского генерал-губернаторства репрессировали тогда каждого пятого ксендза.

Только в варшавском военном округе на почти четыреста восемьдесят казненных участников восстания приходится пять духовных лиц. В период восстания в целом в Царстве Польском и Литовском генерал-губернаторстве было расстреляно, повешено или пало в боях с царской армией около тридцати ксендзов. Особенно нашумевшими стали казни трех духовных лиц: отца Агрипина Конарского, капуцина, капеллана повстанческого отряда в Царстве Польском, и командиров вооруженных партий ксендза Антония Мацкевича в Литовском генерал-губернаторстве и Станислава Бжуски на Подляшье. Первый окончил свои дни на виселице на склонах Варшавской цитадели 12 июня 1863 года, второй – в Ковно 28 декабря того же года, третий – 23 мая 1865 года в Соколове.