«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке - [36]

В Иркутске чиновники требовали «взятку». За паспорт нужно было заплатить двадцать-тридцать рублей, чтобы получить его за две недели – тому, кто давал меньше, приходилось ждать гораздо дольше. «И вот, в силу всех этих обстоятельств, – вспоминал отец Климович, – мы прожили в городе с 17 июня до 9 августа. За это время нужно было постараться раздобыть билеты, кроме того, требовало расходов то, о чем ведают некоторые чиновники, то есть взятки». На долю Климовича, Валентия Манельского и Онуфрия Сырвида (преклонных лет) выпали долгие ожидания, а десятку их товарищей удалось легче преодолеть препятствия, чинимые иркутскими властями. Так или иначе, но постепенно священники покидали Тунку.

В 1874 году, а, вероятно, и на следующий год на трактах, ведущих в европейскую часть Империи, можно было встретить множество польских священников: чаще всего они ехали не поодиночке, порой меняли попутчиков, навещали отдыхавших в городе товарищей, шедших по этапу, встречались с другими польскими ссыльными, жившими там на поселении, обращались к ним за помощью. Судя по записям Климовича, поляки были повсюду – одни перемещались на запад, поближе к родине, другие ждали освобождения, третьи сумели как-то устроиться в России и решили остаться тут навсегда. Информация, где и у кого по пути можно остановиться, распространялась молниеносно. Ксендзы охотно ею пользовались.

1 февраля 1875 года в Тунке еще оставались семьдесят два священника. В документах Иркутского архива сохранились до наших дней медицинские свидетельства об отчаянно плохом состоянии здоровья некоторых из них. Свидетельства выдавал специально прибывший из Иркутска врач Селетов. У сорокавосьмилетнего ксендза Аугустина Лаппы был увеличен лимфоузел на шее, который в холодное время превращался в язву, кроме того сыпь по всему телу, «гнойный катар» левого уха и другие очевидные симптомы различных заболеваний. Пятидесятилетний Каспер Войткевич (из Жмудзи) жаловался на сильную одышку, беспрерывный кашель и отек ног. Врач обнаружил двухстороннюю болезнь легких, короткое и частое дыхание, кашель с мокротой, сердечную недостаточность и увеличение размеров сердца, редкий пульс; по мнению Селетова, пациент был серьезно болен и, в сущности, его следовало бы госпитализировать. Врач не преувеличивал, ксендз Войткевич – высланный в Екатеринославскую губернию – постоянно недомогал и через год скончался. Состояние некоторых других товарищей Лаппы и Войткевича, которых на тот момент сочли здоровыми, было немногим лучше: по пути в европейскую часть России или вскоре после прибытия на место поселения скончалось еще много священников.

Теперь из Тунки пытались вырваться в европейскую часть Империи даже те, у кого совсем не было денег. Они боялись потерять летние месяцы, благоприятные для путешествия, и остаться здесь на зиму, когда им будут грозить отсутствие работы и голод. Священники просили Плотникова выдать им месячные «билеты» (пропуска) для выезда в Иркутск, дабы ходатайствовать там об отъезде. Некоторых неимущих ксендзов – этот факт подчеркивают сами русские – увозили более обеспеченные товарищи. 28 июня 1875 года иркутский губернатор предназначил для вспомоществования ксендзов тысячу триста сорок один рубль (в январе этого года предполагалось, что сумма составит тысячу восемьсот рублей). Не все нуждавшиеся получили деньги, кое-кто не хотел больше ждать и отказался, отправившись в европейскую часть России по этапу. Ксендз Матрась написал, что деньги (две тысячи рублей) прислали на руки заседателя Лопуцкого, а тот поделил их не по справедливости: «Раздавая нам деньги, заседатель прикрывал рукой верхнюю строку, где была указана получаемая сумма, и велел каждому ксендзу поставить внизу свои имя и фамилию. Такое даже у москалей не практикуется, потому что если кому полагаются от государства деньги, то он должен собственноручно написать, какую сумму получил и расписаться в этом. Как мы потом высчитали, Лопуцкий раздал лишь половину предназначенных нам денег, а остальное, вероятно, поделил с иркутскими чиновниками». Самому Матрасю досталось тогда тридцать рублей.

О решении освободить из Тунки последних польских ксендзов власти сообщали в июне 1875 года. На тот момент в Иркутске скопилось слишком много ходатайствовавших (1 июля их было там сорок человек), поэтому шестнадцать ксендзов, без денег, отослали на время в ближайшую деревню Смоленщина («в этой деревне они не имели даже куска хлеба»), ждать решения властей. Многие ходатайствовали в иркутских ведомствах о возвращении ста восьми рублей, не выданных им за последние полтора года пособий, но такую сумму было решено вернуть лишь нескольким больным. Получив документы, все поспешно покидали Иркутск. Некоторые лишь за Уралом снова начинали ходатайствовать о возвращении полагающихся им сумм.

Кое-кто снова отправлялся в европейскую часть России по этапу, переживая почти те же мытарства, что и ранее, по пути в Сибирь: «Не имея собственных средств для совершения такого путешествия, – цитировала письма ссыльных газета «Вядомосци Косцельне», – мы вынуждены были идти по этапу. И с мая месяца прошлого года (1875) до конца января сего года, то есть полгода, тащились вместе с преступниками через все тюрьмы и этапы на протяжении пяти тысяч верст, постоянно пребывая среди отбросов общества, павших так низко, что это превосходит все худшее, что только можно вообразить на свете; в такой компании, в убогих и вонючих углах этапируемый едва способен помнить, что в самом деле живет на божьем свете, и передвигается с места на место бездумно, словно маятник». Вероятно о другой группе, выдвинувшейся из Иркутска 4 августа, та же газета 20 июня 1876 года писала: «14 человек ушло (в прошлом году) по этапу: они выглядели, точно нищие – ободранные, точно бродяги, под строгим конвоем, даже в