«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке - [34]

Царская амнистия 25 мая 1868 года давала возможность освободить из Сибири многих других священников, но – к сожалению – лишь с перспективой ссылки в европейскую часть России («для дальнейшей их проверки»), где условия жизни были более благоприятными. В конце 1869 года генерал Корсаков пытался этим воспользоваться и, считая, что тункинские ссыльные своим примерным поведением (продемонстрировавшим их «безвредность») заслуживают послабления, ходатайствовал перед Министерством внутренних дел о том, чтобы определенную категорию ссыльных освободить полностью и навсегда отослать за пределы Империи. Это имело бы положительный эффект, уменьшив «слишком большое скопление в Тунке» польских ссыльных и решив все прочие проблемы, связанные с надзором и обслуживанием этого населенного пункта. Для предполагаемого освобождения Корсаков рекомендовал пятьдесят семь священнослужителей, осужденных ранее на так называемое поселение в Сибири. Спустя длительное время, после обсуждения вопроса в высших кругах, Министерство внутренних дел одобрило идею, однако лишь наполовину: сочло возможным отослать значительную часть этой группы (за исключением нескольких поселенцев, вина которых считалась более серьезной) в европейскую часть Империи, однако с запретом покидать место назначения. Отказ тогдашнего начальника штаба корпуса жандармов и Третьего отделения Императорской канцелярии генерала Петра Андреевича Шувалова освободить ссыльных и выслать их за границы Империи объясняли событиями в Западной Европе, не уточняя, что речь шла об общеизвестном обстоятельстве – продолжающейся франко-прусской войне. В конце февраля 1871 года Департамент полиции Министерства внутренних дел специально оговорил, что все «бывшие духовные лица», отсылаемые во внутренние губернии России, должны находиться под полицейским надзором.

Согласие Петербурга на освобождение части ксендзов из Тунки в европейскую часть Империи не означало конца их мытарств. Начались новые проблемы и хлопоты, препятствовавшие отъезду. Иркутские власти не только не обеспечивали финансовую сторону вопроса, но, давая право уехать, лишали священников пособия; кроме того, были повышены оплаты на почтовых трактах. А на дорогу требовалась большая сумма; ксендз Матрась писал о нескольких сотнях рублей (другой ссыльный, Людвик Ястшембец Зелёнка, сообщал, что путь из Иркутска в Варшаву обошелся ему в четыреста рублей). До лета 1872 года лишь чуть более десятка ксендзов могли себе позволить уехать за собственный счет; они перемещались свободно и порой вполне благополучно совершали сложное путешествие при помощи конных, в частности, почтовых экипажей, а также водного транспорта, встречая на своем пути доброжелательных и готовых помочь людей – как ссыльных, так и поляков, постоянно проживавших в Империи.

Так, в августе 1872 года отправился в обратный путь восьмидесятилетний ксендз Валентий Навроцкий из Подляшской епархии вместе со своим более молодым товарищем, ксендзом из Куявско-Калишской епархии Владиславом Климкевичем. Первый поселился в Ярославле, второй в Костроме; там они и окончили свои дни. В тот же год за свой счет отправились в европейскую часть России ксендзы Нарциз Вилевский (из Плоцкой епархии) и Ян Наркевич (вместе с Чаевичем). Наркевич преодолел путь благополучно. «В день святых Петра и Павла после полудня мы со всеми удобствами выдвинулись из Иркутска», то есть это случилось 29 июня. В Томске его гостеприимно приняли в плебании, где он познакомился с несколькими ссыльными ксендзами, а также тамошним приходским священником ксендзом Валерианом Громадзким, посетил доктора Флорентина Ожешку, ссыльного из Литовского генерал-губернаторства и его родных, супругов Остроменцких (которые «очень благополучно жили в Томске»): «Когда я вошел в указанный дом, хозяин приветствовал меня с неописуемой сердечностью. Он сразу позвал жену и дочерей, представил мне свою семью и просил, чтобы я их всех благословил, и я растроганно исполнил его просьбу. Они пригласили меня пить чай, и я прекрасно провел время до вечера». Через несколько дней Наркевич уезжал: «В среду утром, как и обещал, появился любезный пан Остроменцкий. Он вез нас через город; когда экипаж остановился у его дома, попрощаться вышла вся семья, с необычайной сердечностью, затем пан Остроменцкий доставил нас на место» – в речной порт.

Остальные ксендзы в Тунке (на 19 июня 1872 года их было все еще много – сто тридцать три человека), не имея необходимых средств, ожидали помощи от властей. Для многих священников этот период оказался наиболее тяжелым. Они не рассчитали время, слишком поспешно продали скромное имущество, а затянувшийся период ожидания «билета» съедал остатки средств. Когда, наконец, приходило долгожданное разрешение на отправление из Тунки в Иркутск и дальше, в европейскую часть России, оказывалось, что у них нет средств на то, чтобы двинуться в путь. О подобной ситуации сообщал генерал-губернатору восточной Сибири надзиравший за ксендзами в Тунке капитан Плотников в июне этого года. Он предлагал позволить ксендзам искать себе занятие на территории губернии, а старикам назначить пособие или поместить их в приют. О четырех – Павле Кнапиньском, Юзефе Носальском, Яне Русецком и Войцехе Закшевском – Плотников писал, что их положение бедственное, семидесяти– и девяностолетние старики находятся совершенно без средств, им не на что купить кусок хлеба или хоть немного картошки. Одно только Плотников сильно преувеличивал – возраст этих ксендзов. Согласно нашим данным, Носальскому было шестьдесят четыре года, Кнапиньскому и Закшевскому – пятьдесят с небольшим, а Русецкому – чуть за сорок, он родился в 1832 году. То ли русский капитан руководствовался подлинным состраданием и желанием помочь полякам, то ли сами священники сознательно прибавляли себе лет, чтобы добиться от чиновников выгодных для себя решений. Ксендзы собирались бомбардировать Иркутск петициями и за четыре дня – 5–8 июля 1872 года это сделали четырнадцать тункинских священников (в том числе базилианин Теодозий Дыминьский). Позже начали писать и остальные.