«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке - [33]

У нас нет информации о том, что эти события привели к какому-то явному расколу между местными жителями и польскими ссыльными, в некоторых случаях даже сохранялись спокойные и доброжелательные отношения. Торговля продолжалась, а в «польский магазин» ходили «почти все» жители Тунки и буряты, люди по-прежнему по-соседски помогали друг другу. «Очень часто случалось, что в случае нужды, особенно весной, [местные] брали у нас в долг зерно на посев, картошку для еды и посадки, крупу, муку и т. д., а у ксендзов побогаче – даже деньги, а осенью все это с благодарностью возвращали. Если кто-то из ксендзов приходил к ним, чтобы купить молока, масла, сыра, яиц, муки, крупы или картошки, то гостеприимные сибирячки сразу ставили самовар и угощали лиственным чаем (байховый чай) с белым сахаром, сливками и вкусными пшеничными булочками и пирожками, повторяя: «Пан, кушайте чай досыта, а то вы редко приходите к нам в гости, особенно в годовые праздники».

О доброжелательности семьи, сдававшей половину дома польским ссыльным, вспоминал ксендз Наркевич, отец же Климович рассказывает, что когда он в августе 1874 года покидал Тунку, хозяева Софроновы провожали его необычайно сердечно, а женщины приготовили в дорогу запас продовольствия. Он пишет о них как о близких людях, у которых прожил целых шесть лет и прощаясь теперь с которыми, испытывает сожаление. Ксендз Куляшиньский подобных свидетельств не оставил, напротив, он писал, что уже в 1872 году местные совершенно равнодушно восприняли информацию о том, что «все молочные коровы, вероятно, покинут пастбище», а с ними исчезнет и возможность дополнительного заработка.

Ксендз Матрась в одном из своих многочисленных воспоминаний заканчивает историю Тунки выводом об исключительных заслугах ксендзов перед сибиряками, которые последнюю группу польских ссыльных, покидавших Тунку летом 1875 года, провожали буквально со слезами на глазах. «[…] когда последняя партия священников, состоявшая из тринадцати человек, уезжала из Тунки, – писал он, – почти все тункинские жители собрались на главной площади и со слезами прощались с последними польскими священниками, говоря: „Прощайте, паны, навсегда и благодарим вас сердечно за ваши добрые сердца и благородное поведение по отношению к нам на протяжении всех этих лет, что вы прожили с нами вместе в деревне Тунка и многим из нас помогли в трудный час; пускай Бог вознаградит вас за это стократ в будущей жизни; желаем вам здоровья и счастья в пути, счастливо (благополучно) добраться до места назначения и никогда не забывать о нас, бедных тункинских жителях”. Таков был положительный эффект пребывания в Тунке польских ксендзов, которые не только смягчили характер диких и неотесанных тункинцев, но и просветили их во многих вопросах, о которых те прежде не помышляли, подвигали к тяжелому труду, научили возделывать поля, луга и огороды, а многих сибиряков и бурят поддержали своими добродетелями и богобоязненным образом жизни». В его тексте немало пассажей подобного толка, однако о религиозном влиянии Матрась не упоминает.

Это излишне идиллическое описание, хоть оно и не лишено доли правды, учитывая более ранние тексты Матрася и представленные выше фрагменты реальности. Нам кажется, что Матрась в данном случае сознательно приукрашивает действительность. Ведь он писал для соотечественников, католиков, читателей познанского еженедельника «Варта», желая оставить важное и поучительное свидетельство пребывания ксендзов в Тунке: несмотря на все гонения, они творили добро, занимаясь моральным воспитанием сибиряков. Вывод напрашивается сам: польские священнослужители выполнили свою христианскую миссию! Больше ни в одной книге воспоминаний Матрась не высказывается в подобном духе.

Пользы из этой насильственной встречи сибиряков и польских священников в Тунке первые извлекли, безусловно, больше. Оценки тункинских поляков за десять лет изменились кардинально: от «мятежников» и преступников до «честного народа». Спустя много лет сосланные сюда польские и русские социалисты услышат от местных жителей лестные отзывы о ссыльных 1863 года. Польские священники «заслужили свою репутацию у местного населения смирением и честностью, и память о себе оставили добрую», – вспоминал пролетариатчик Стефан Ющиньский. Тогда в Тунке также говорили, что период проживания здесь поляков в некоторых вопросах повседневной жизни дал «начало новой эре»: сибиряки стали чаще стеклить окна вместо того, чтобы пользоваться слюдой, «как пришли поляки, жители начали пользоваться стульями» и т. д. О нехорошем забыли или не хотели помнить.

Ксендз Жискар написал, несколько преувеличивая, что одних обид, нанесенных им местными жителями Тунки, достаточно, чтобы по праву назвать ссыльных священников мучениками. Об их попытках распространять католическую веру он не пишет. Сегодня в Тунке католиков нет, считается, что жители «все православные».

VII. «Положение наше незавидное» – возвращения и смерть на чужбине

К началу семидесятых годов Тунку покинули трое священников: Флориан Годлевский, Игнаций Оскард и Александр Кероньский. Ксендз Годлевский из Луцко-Житомирской епархии (ранее осужденный на «поселение») был отпущен в европейскую часть России уже в середине 1867 года. Двое других получили заграничные паспорта (без права возвращения в Империю) и уехали в Галицию. Это были австрийские подданные, освобожденные из ссылки в результате ходатайства венских властей перед царем, упорной переписки по поводу амнистии для всех ссыльных «галицийцев», которую героически вел ксендз Людвик Ручка, профессор истории католической Церкви в семинарии в Тарнове, депутат Галицийского сейма и Венского парламента, приходской священник в городе Кольбушова. Ксендз Оскард, священник из Тарновской епархии, уехал в январе 1869 года, а в январе следующего года отбыл ксендз Кероньский из Люблинской епархии, их освобождения добивался ксендз Ручка.