Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [58]
В этой главе я прослеживаю историю взаимодействия железа, подвалов, физически неполноценных или мускулистых тел, а также социальных смыслов, сопряженных с ними в контексте позднесоветской культуры. С самого рождения советского государства за железом, как и за сталью, его сплавом, в советской культуре прочно закрепилась функция эффективных инструментов для создания образа нового социалистического человека. Алексей Гастев, горячий сторонник научной организации труда и видный поэт-авангардист, в конце 1910‐х годов и в 1920‐е много писал о постепенном слиянии каждого отдельного и коллективного социалистического тела с машинами. В стихотворении «Мы растем из железа» (1923) Гастев описывал, как тело сливается в единый сплав с металлом, обрабатываемым на заводе. В книге «Металл вместо плоти» (Flesh to Metal), всесторонне исследуя «алхимию революции», Рольф Хеллебаст подробно разбирает, как «превращение тела революционера в металл» стало одной из центральных тем раннесоветской культуры. Металл выступал как выразительный символ воображаемой переплавки органического, упадочного буржуазного общества в коммунистическую утопию стали и механизмов[367]. Такая символика обладала отчетливыми гендерными коннотациями, поскольку в современных культурах железо и сталь на метафорическом уровне означали превращение органического мира, ассоциируемого с женственностью, иррациональностью, мягкостью, пассивностью и упадком, в мир металлический и механический, то есть мужественный, рациональный, стойкий, прочный, сильный и здоровый[368]. Однако в сталинскую эпоху союз между железом и советскими людьми, о котором мечтал Гастев и другие авангардисты, оставался в основном номинальным, выразившись в традициях наречения кораблей, самолетов и других типов машин. Советский агитационный самолет АНТ-20, крупнейшее воздушное судно 1930‐х годов, носил имя «Максим Горький», а две серии тяжелых танков (КВ и ИС) была названы в честь Клима Ворошилова и Иосифа Сталина; советские торговые и военные корабли тоже массово нарекали именами известных революционеров, русских и зарубежных.
Во второй половине ХХ века такого рода риторика и образы вызывали все больше споров. Позиция Михаила Геллера, критиковавшего советское общество за механистичность, как и расцвет движения за сохранение архитектурных памятников, описанные в первой и третьей главах этой книги, объяснялись в целом скептическим отношением советской интеллигенции к модернистскому дискурсу и представлениям о Советском Союзе как передовом государстве. Вместе с тем железо в советской культуре оказалось еще теснее связано со здоровьем и силой благодаря распространению сведений о медицине и физической культуре. Сплав железа и тела, ранее воспринимаемый как метафора, воплотился в пациентах Гавриила Илизарова, прославленного советского медика, и Валентина Дикуля, циркового артиста и специалиста-самоучки, предложившего собственную методику медицинской реабилитации, а также в советских культуристах. Эти явления объединяла вера в неограниченные возможности человеческого тела в плане физического восстановления и развития.
Железо как лекарство
В 1944 году Гавриил Илизаров (1921–1992), только что окончивший Крымский государственный медицинский институт имени И. В. Сталина, по распределению получил место единственного врача в сибирской деревне Долговке. Он проработал там шесть лет – как раз в то время, когда возвращались домой ветераны Великой Отечественной войны, многие с боевыми ранениями, из‐за плохого ухода становившимися причиной инвалидности. Несмотря на то, что Илизаров был перегружен штатной работой, он начал заниматься восстановительной хирургией, но вскоре разочаровался в традиционных ортопедических методах, малоподходящих для лечения сложных и запущенных ранений. Так как больница, где работал Илизаров, располагала лишь самыми необходимыми медицинскими инструментами, он экспериментировал с самодельным оборудованием, включая стальные прутья в качестве имплантантов для костей. Главная проблема, с которой столкнулся Илизаров, состояла в том, чтобы найти способ закрепить сломанные кости; в то время для наружной фиксации накладывали гипс, не обеспечивавший достаточной надежности в сложных случаях и вместе с тем сильно затруднявший движения пациента. У больницы не было своей машины, поэтому к амбулаторным пациентам Илизарову приходилось ездить на телеге или санях в зависимости от времени года. Позднее он вспоминал, что именно строение упряжи и в частности крепление оглобель натолкнуло его на мысль использовать металлические кольца в качестве наружных фиксаторов для стальных стержней (ил. 5.1)[369].
Ил. 5.1. Витальность аппаратов Илизарова. 1982 год. Фотограф – Е. М. Рогов.
В 1950 году Илизаров с помощью нового приспособления успешно вылечил первых пациентов; легенды гласят, что первый вариант аппарата Илизарова был смонтирован из запчастей велосипеда[370]. Тогда же Илизаров переехал в Курган, где наконец смог работать как специалист по ортопедической хирургии и совершенствовать свой метод. На следующий год он запатентовал аппарат для сращивания костных переломов и исправления деформаций, которые иначе обрекали человека на полную неподвижность. Каркас из металлических колец, стержней и штырей произвел революцию в ортопедической хирургии; аппарат Илизарова и его вариации по сей день остаются предпочтительным методом лечения тяжелых переломов и сильных искривлений
