Вещие сны тихого психа - [4]

Не буду описывать, как мы монтировали в пещере искусственный муравейник, как подключали компьютеры, как тоненькой кисточкой, смоченной в смеси воды с выделениями муравьев-фуражиров, прокладывали маршрут по закопченной стене к выходу из пещеры, а потом по отвесной скале вверх — до хранилища продукта в виде гранул с автоматическим дозатором, который и выдавал муравьям определенное количество для перетаскивания в муравейник. Все это — технические детали, главное — в другом…

Да, чуть не забыл, внутренняя полость самой пещеры представляла собой четырехгранную пирамиду почти идеальной формы. Входным отверстием и боковой гранью она была ориентирована на восток, остальные три — соответственно на север, запад и юг. Стены были ровные, гладкие, с чуть заметными белесоватыми сталагмитовыми натеками. Весь верх пещеры был сильно закопчен кострами ее древних обитателей, сотни веков, шутка сказать!

Я стоял у входа — передо мной во всю ширь расстилался Байкал. Похоже, шторм утихал. Ветры здесь налетают внезапно, быстро достигают ураганной силы, но и быстро стихают, оставляя после себя плавно перекатывающиеся валы, ленивые, лоснящиеся, самодовольные от ощущения своей мощи. Я смотрел на восток. Там, за морской далью, громоздился полуостров Святой Нос, причудливой формы, напоминавшей морду осетра или голову орла с острым клювом и тонкой шеей. Под «клювом» располагался Баргузинский залив, куда втекала речка Баргузин, в устье которой находился рыбацкий поселок Усть-Баргузин, а выше по течению — городок Баргузин. Вот туда-то, в те забайкальские дали, где я бывал не раз в студенческие годы, и был устремлен мой мысленный взор. В Баргузине жили когда-то братья Кюхельбекеры, Вильгельм и Михаил, декабристы, приговоренные к пожизненной ссылке. Один — поэт, человек энциклопедических знаний, горячего темперамента, мятущийся. Другой — спокойный, возможно, даже заурядный, безропотно принявший приговор судьбы. И когда Вильгельм, доведенный до отчаяния скудостью духовной жизни в глуши и черствостью брата, уже подумывает о прощании с этим убогим существованием и даже пишет завещание, Михаил со свойственной ему суховатой рассудительностью отвечает: «Смерть, конечно, не беда нашему брату, но если жить, то надо по возможности быть бодру и здорову, особенно если к тому на руках семья; не могу не усмехнуться насчет твоего завещания, это хорошо для Шереметева, а нам с тобой и завещать нечего! Только детям, чтоб были честны и добры, вот и все; мое тебе завещание то, чтобы ты помнил, что ты человек образованный, христианин и философ, итак, переноси все случайности жизни твердо, мужественно, и избави господь тебя от отчаяния, а что еще хуже — от равнодушия ко всему!» Эти простые, бесхитростные слова Михаила Кюхельбекера, прочитанные мною давно, почему-то глубоко задели меня, позднее я заново нашел их, вспомнил, стоя над утихающим Байкалом, вспоминал и потом, в Германии, когда бывало трудно, и в психушке…

Итак, нас было четверо. Руководитель работ, Герой Соцтруда, лауреат, заслуженный деятель и пр. и пр. Но главное — генерал! Правда, за все годы нашего знакомства в форме я его видел всего два раза: на приеме у министра и в День Победы, на Красной площади, и то по телевизору, когда камера вдруг крупно выделила его, стоявшего возле самого Мавзолея. За этот кадр, как доподлинно известно, оператора выгнали с работы и долго мотали ему нервы на Лубянке, пока в дело несчастного не вмешался сам генерал. Звали его Павлом Антоновичем, фамилия была засекречена, упоминать ее в открытой печати запрещалось: даже если вы из злого умысла или по оплошности указывали его фамилию, цензура тотчас вычеркивала ее из будущей публикации, а вас с пристрастием допрашивали, как, почему, откуда и зачем. Так что и мы поостережемся на всякий случай, не будем дразнить гусей, то бишь органы. Еще главнее: он был отцом Глаши, Гали, Галинки, Галушки, Гуленьки, Гуленки, Галки, Сороки, Вороны, Галчихи, Гальяны… Но главнее главного — мужем Софьи Марковны, моей будущей тещи! Галя, следовательно, будет моей женой, но это потом, а сейчас в пещере она, как и я, старший научный работник по теме «МУРИК-3». И не только из-за Папы. Галя — человек серьезный, способный, надежный, а главное — душевный и красивый, внешне и внутренне! Бывают такие подарки природы, редко, но бывают…

Итак, нас было четверо. Про троих я уже рассказал. Четвертый, Толик… Нет, прежде закончу про пещеру, а то забуду. Всем известны чудеса, происходившие в Великих пирамидах в Гизе, — не скисает молоко, не тупятся бритвы, «месть фараонов» и еще что-то в том же духе. Это так называемая «пирамидная мистика», во что я до поры до времени не верил, так как был ортодоксальным материалистом: материя — первична, дух — вторичен. Эту глупость так крепко вбили в наши головы, что все иное казалось полным абсурдом. Нас вообще воспитывали в системе «или-или», хотя в мире уже веками существовало иное миросозерцание: «и-и». Теперь-то я начинаю понимать, что мир многокомпонентен, инвариантен, бесконечно-конечен, виртуально-реален, сжимающийся-расширяющийся, раздроблен и в то же время един, стабилен и переменчив в каждое мгновение своего вечного бытия… Создан ли он чьей-то Волей или существует вечно — из разряда вопросов, которые не имеют смысла, но которые чертовски интересно обсуждать. Недаром же богословие, в разных формах, существует тысячи лет. Моя точка зрения, если угодно будет знать, заключается в следующих тезисах, которые отнюдь не претендуют на Истину в последней инстанции, а лишь отражают мой нынешний уровень понимания проблемы и, возможно, будут включены в книгу, над которой я начал работать по настоянию Гали.