Вещи - [14]

Да. Так и есть. Официальное сообщение из Вашингтона. Война окончена.

— Урра! — закричал оборванный мальчишка-газетчик, гордясь своей ночной вылазкой на улицы.

— Ура! — ответила она ему. Она чувствовала себя единым целым с миллионами людей, просыпающихся сейчас по всей стране, от Нью-Йорка до Сан-Франциско. Ей хотелось громко кричать, свистеть, смеяться.

Великое известие, продвигаясь на запад, достигло Вернона в три часа ночи. Сейчас было всего четыре, но, стоя в подъезде, Тео видела, как беспрерывным потоком проносятся мимо машины, направляясь к центру города. За ними, с грохотом подпрыгивая по мостовой, волочились банки из-под консервов, сковороды, кастрюли. Какой-то человек, стоя на подножке автомобиля, играл на корнете «Мистера Зиппа». У мужчины, бегущего к трамвайной остановке, висела на груди батарейка с включенным электрическим звонком. Увидев Тео в подъезде, мужчина закричал:

— Идем, сестренка! В центр! Все празднуют! На карнавал!

Она помахала ему. А хорошо бы вывести машину и поехать в город. Там будет шум… пение.

Четыре незнакомых девушки крикнули, пробегая мимо:

— Пошли танцевать!

Неожиданно она спросила себя: «Знают ли они, что это значит? Это не просто карнавал. Это священная минута». И тут же: «А я-то понимаю, что это значит? Для всего мира. История — здесь, сейчас!» Дрожа от холода, но не замечая этого, она стояла в дверях и молилась, не отдавая себе в том отчета.

Когда она поднималась по лестнице, ей вдруг почудилось, что на верхней площадке мелькнула какая — то тень. Она остановилась. Ни звука.

— Что со мной? Всего пугаюсь. Дать папе газету? Нет, не могу сейчас ни с кем разговаривать.

В то время как весь город безумствовал, маленькая белая фигурка забралась обратно под одеяло, торжественная и серьезная. Все скопившиеся за эти четыре года чувства разрешились слезами. Она прильнула щекой к подушке, но не спала. Прошло несколько минут: «Моя работа в Красном Кресте скоро кончится. Что я буду потом делать? Снова укладывать папин несессер?».

Она заметила зарево на окнах комнаты рядом с верандой. «Весь город иллюминован. Может, все-таки поехать в центр, посмотреть на карнавал? Может, папа захотел бы поехать? Да нет, мама его не пустит. Хочу обратно в наш старый коричневый домик… куда Стэси мог приходить играть. В те времена мама всегда угощала его домашним печеньем.

Ах, если бы у меня хватило смелости поджечь этот дом! Будь я настоящим борцом, я бы сделала это. Но я ничтожество. Я очень плохая, наверно… Совершить преступление в душе, но не иметь смелости… Боже, дом и в самом деле горит!»

Она так испугалась, что не могла двинуться с места. Запахло дымом, послышался треск — будто складывали жесткую оберточную бумагу. Мгновение — и, кажется, даже не сойдя еще с кровати, она бежала мимо одной из спален, стены которой уже лизало пламя, вырывавшееся из спуска для белья, который вел в подвал. «Чертова топка!» Она влетела в спальню родителей, стала судорожно расталкивать мать.

— Вставайте! Вставайте!

С сонной величавостью мать проговорила:

— Да… знаю…мир… прочитаю газету утром… не мешай мне спать.

— Пожар! Пожар! Дом горит!

Мать села в постели-короткий седой завиток прыгал у нее на лбу, — сказала негодующе:

— Какая нелепость!

Мистер Дьюк был уже на ногах, в дымной колючей темноте, и шарил по стене руками.

— Никак не могу найти выключатель. Надо поставить ночник возле кровати. Быстрее, мать, вставай! Тео, ты надела теплый халат? — Он не был испуган. Голос его дрожал только от возбуждения.

Он кинулся к задней лестнице. Тео за ним. Миссис Дьюк осталась наверху парадной лестницы, стеная:

— Не бросайте меня!

Огненные змейки, шипя, уже просовывали свои головки в коридор. На глазах у Тео они обвились вокруг дивана, поползли по старому комоду. Жар ударил ей в лицо.

— Ничего нельзя сделать. Уходи отсюда. Разбуди прислугу. И сведи мать вниз! — рокотал мистер Дьюк.

К тому времени, как Тео надела на мать просторный халат и туфли, накинула на нее огромное шерстяное одеяло и спустилась с ней на веранду, там появился и мистер Дьюк, ведя за собой служанок… Лиззи в папильотках — настоящая медуза Горгона.

— Уф! Черная лестница вся в огне, — пробурчал он, потирая подбородок. Его пальцы вдруг замерли; видно, на какую-то долю секунды он подумал: «Не мешало бы побриться!»

— Тео! Беги на угол! Дай пожарный сигнал! Я попытаюсь дозвониться отсюда. Потом спасай вещи! — скомандовал он.

Выдержка отца с новой силой пробудила в Тео любовь к нему, и, вскинув руки, так что широкие рукава халата соскользнули до самых плеч, она обвила его морщинистую шею, умоляя:

— Не нужно спасать ничего, кроме клуазонне. Пускай все горит. Зачем рисковать жизнью ради вещей? Пусти… дай я сама позвоню.

Без дальнейших размышлений Тео захлопнула парадную дверь, оставив его снаружи. Прокричала в телефонную трубку свой адрес и «Быстрее, пожар!».

В большой гостиной она принялась хватать из горки одну эмалевую безделушку за другой и бросать их в мусорную корзину. В коридоре, у нее за спиной, клокотал пронизанный пламенем дым. Потрескивание перешло в рев.

В окне на веранду зазвенело стекло. Рука отца протянулась к шпингалету, открыла створку. Он забрался в комнату. Его заволокло дымом, и он стал отфыркиваться, как человек, вынырнувший из воды.