Весенняя пора - [246]

Количество корреспондентов газеты все увеличивалось, все чаще на литературной странице появлялись первые произведения начинающих советских писателей.

Там было напечатано и несколько коротеньких рассказов Никиты Ляглярина о гражданской войне и о первых сельских комсомольцах.

Вместе работали они часа два, потом Ковров уходил домой, и Никита оставался один. Тишина. Работай, пой, готовь уроки, читай.

Но нередко бывало и так, что они, разговорившись, засиживались до поздней ночи. Ковров не спеша рассказывал, как он видел и слышал товарища Ленина, рассказывал про красную Москву.

— Буду ли я когда-нибудь в Москве! — тихо вздыхал Никита.

— Будешь, будешь, Никита!.. — отвечал Ковров и, мягко улыбнувшись, добавлял: — Вот какой нетерпеливый!.. Погоди, ты еще учиться в Москве будешь…

Как-то летним вечером Никита сидел в одной из комнат и с увлечением дочитывал «Историю моего современника» Короленко. Только он собрался домой, на дачу, как полил сильный дождь. Никита распахнул окно, высунул под теплые струйки руку и, усевшись на подоконнике, задумался. Он вспомнил свой прошлогодний доклад на литературном вечере в техникуме: «Якутия в произведениях Короленко». В одной из полученных им записок его спрашивали: «Как относились к Короленко якуты?» Громко прочитав вопрос, Никита поспешно ответил: «Хорошо!» — и на память процитировал стихотворение якутского поэта, посвященное шестидесятилетию Короленко.

— Ну, это поэт! Я спрашиваю про народ, — послышался из зала незнакомый голос, должно быть гостя.

— А по-вашему, чьи мысли выражает поэт? — раздраженно возразил Никита, стараясь разглядеть говорившего. — Не любил бы народ Короленко, так и поэт бы не написал такое стихотворение!

Но в душе Никита и тогда чувствовал законность вопроса, а раздражался, по-видимому, из-за того, что не мог дать более убедительного ответа.

«Как же я тогда взялся за доклад, не прочитав эту книгу!» — с чувством стыда думал сейчас Никита.

Ах, сколько в ней свидетельств того, что знаменитый русский писатель, обаятельнейший человек, находил в сердцах забитых, темных якутов горячую любовь к лучшим людям России!..

«Как мало я еще знаю!» — с грустью подумал он.

Дождь неожиданно кончился. Выглянуло солнце. Улеглась пыль на улице, освежился воздух. Никита положил книгу в брезентовый портфель и стал закрывать тугую раму окна. В это время открылась дверь. Никита оглянулся. На пороге стоял высокий юноша в торбасах и в простой, но опрятной одежде. В руках он держал берестяной туесок. Такие туеса делали у них в улусе.

— Ты нагылский, товарищ?

— Да-а… — удивленно протянул гость.

Услышав голос, Никита скорее почувствовал, чем понял, что перед ним его брат Алексей. Что-то бормоча от волнения он подскочил к нему. За три года, которые Никита не был дома, знакомый туесок нисколько не изменился, лишь потемнел немного, а Алексей изменился до неузнаваемости. Он вытянулся и стал намного выше коренастого Никиты.

— Ты здесь, оказывается, сидишь? — спросил Алексей таким тоном, будто они сегодня уже виделись, только не в этой комнате.

— Здесь, здесь… Ну, как наши?

— Все хорошо.

— А ты чего приехал? Ведь я домой собираюсь!

— Ну… дождешься тебя! — проговорил глуховатым, как у матери, голосом Алексей и обиженно отвернулся.

У каждого радость выражалась по-своему. Никита обнимал брата, суетился, возбужденно говорил и смеялся. Алексей отвечал степенно, коротко и тихо, только в его задумчивых глазах светились любовь и радость.

В этом году Алексей окончил седьмой класс талбинской школы. Он вызвался сопровождать грузы сельпо, чтобы повидаться с братом и подать заявление в педтехникум. А к покосу он должен вернуться к себе, в Талбу.

Семен прислал Никите письмо:

«Никита! Я уже окончил четвертый класс и перешел в пятый. Опиши, какой город. Ведь я скоро буду учиться там. Мы живем хорошо. Мать тебе посылает землянику в масле. Кушай.

Семен».

Наконец Никита сообразил, что они все время стоят в дверях, и, обняв брата за плечи, сказал:

— Пойдем сядем.

Направляясь к дивану, Алексей вдруг вывернулся из объятий Никиты и остановился, недоуменно оглядываясь.

— Что?

— Ох ты… Мне показалось, что прямо на нас… два парня идут… — Алексей медленно подошел к трюмо и потянулся к нему пальцем. — Ну и зеркало же тут у вас…

Он весело рассмеялся, уселся на диван и стал неторопливо, но очень увлекательно рассказывать про жизнь семьи и талбинских знакомых.

Проговорив весь вечер, братья направились светлой и свежей летней ночью на дачу, за пять верст от города.

— А ты знаешь, Алеша, я сегодня прочел у одного писателя о том, как хорошо якуты относились к политическим ссыльным. Ох, и книга у меня тут! — и Никита похлопал по своему брезентовому портфелю.

— Какая? — тихо спросил Алексей. — «История моего современника»?

— Что?! — вскричал Никита и в изумлении остановился на дороге. — Ты уже прочел?.. Давно?

— Нет, недавно, этой зимой.

Они помолчали. Никита шел и думал о том, как легко и уверенно идут за ним его братья по тому пути, по которому он, Никита, шел с таким великим трудом и с тяжкими лишениями. Он обнял брата и вдруг высоким голосом запел:

Мы — молодая гвардия…