Весенняя пора - [243]

Однако ехать Никите не пришлось. Его вызвали в обком комсомола и объявили, что он назначен секретарем редакции областной комсомольской газеты.

Осенью, с начала учебного года, Сыгаев опять стал затевать в классе разговоры о засилии комсомола, о недооценке национальной интеллигенции, о том, что в техникуме учится слишком много русских. Но класс был уже не тот, и, как жаловался Сыгаев, ему «не давали рта раскрыть».

На торжественном вечере, посвященном Великой Октябрьской социалистической революции, Владимиров и Судов выпили где-то для храбрости, ворвались в зал в шубах и шапках и начали выкрикивать по адресу докладчицы, студентки четвертого курса, оскорбительные реплики. Когда их выводили из зала, они похабно ругались. А Сыгаев дожидался своих дружков у ворот…

Через несколько дней все трое предстали перед товарищеским судом.

Председателем суда был Никита Ляглярин, а членами — Ваня Шаров и Павел Тарасов.

— Василий Сыгаев!

Сыгаев медленно приподнялся, но тут же сел обратно и плачущим голосом заявил:

— У меня страшно болит поясница… Я не могу стоять.

Острые глаза Никиты впились в ненавистное лицо Сыгаева, он поднялся и сурово сказал:

— Суд требует, чтобы вы отвечали стоя!

Сыгаев, делая вид, что это стоит ему огромных усилий, отодрал себя от скамейки. Он стоял, скрючившись и скривив лицо.

— Стойте прямо! — крикнул Никита, рванувшись к подсудимому. — Нечего кривляться!

— Спина у меня кривая… В детстве из колыбели уронили.

— Притворяется! Комедию ломает! — слышалось со всех сторон.

Сыгаев злобно оглядел зал. Потом схватился за спину и дерзко проговорил:

— Сейчас вот заболела. Очевидно, судорога. Я не могу присутствовать на суде.

Никита посоветовался с членами суда и объявил:

— Суд решил вызвать нашего врача, чтобы определить болезнь Сыгаева. И если выяснится, что Сыгаев притворяется, дело будет передано в народный суд.

Злобно сверкнув узкими серыми глазками, Сыгаев вдруг выпрямился и закричал:

— На, любуйся! Ты, Ляглярин, всю жизнь мне завидовал и преследовал меня! Пользуйся случаем, расправляйся!

Он задавал суду и свидетелям язвительные вопросы и ко всему придирался. По привычке он сказал было «мы, беспартийные», на что зал ответил шумным негодованием.

Хитрый Судов был вкрадчив, покорен, признавал свои провинности, уверял, что он поддался дурному влиянию Сыгаева, и еще раз напомнил, что у него мать русская, а отец якут.

Речь Владимирова была, как всегда, беспорядочна. Он говорил и о прошлой темноте якутского народа, о значении техникума, о том, что самый последний кучер настоящего русского капиталиста был гораздо богаче самого первого якутского богача. А в конце пожаловался на то, что его испортили Сыгаев и Судов.

Товарищеский суд вынес решение войти с ходатайством в Наркомпрос об исключении Сыгаева, Судова и Владимирова из техникума.

Вскоре все трое были исключены.

СТАРШИЙ ТОВАРИЩ

Данилов доставал Никите книги, а потом расспрашивал о прочитанном. С ним, с суровым и правдивым другом, Никита просиживал целые вечера. Со всеми своими недоумениями и волнениями он обращался к Данилову, к своему старшему товарищу по комсомолу, единственному из студентов члену партии. А еще очень и очень многое было непонятно или просто неведомо любознательной и страстной душе юноши даже и после того, как его стали называть комсомольским журналистом.

Человек, который мало знает, двигается по жизни будто на четвереньках и видит только то, что у него под носом. Каждая кучка мусора, любая щепочка, какой-нибудь осколок стекла — все это встает перед ним непреодолимой преградой, в сотни раз увеличиваясь в его глазах. Но зато какое счастье, если подойдет в это время к нему зоркий и сильный товарищ, поднимет его на ноги и пусть даже сделает при этом больно! А в Советской стране ты всегда найдешь таких друзей.

Как широка дорога к счастью, открытая советской властью для народа, какие «горы го́ря» уже перешел народ, как просторен и чист горизонт, освещенный лучами восходящего солнца коммунизма!

Как широка советская земля, как прекрасна природа, как свеж и чист воздух великой родины! Молодому советскому человеку стоит только найти опору, стоит только по-настоящему захотеть — и он пойдет и пойдет вперед, ступая все смелей и тверже!

Проня Данилов порой бывал крутым и беспощадным другом. Если надо, он не пощадит твоего мелкого самолюбия и не остановится перед тем, что тебе будет больно, неловко или стыдно. Поглаживать по головке, закрывать глаза на недостатки товарища, бояться расстроить его, паиньку, — больше причинишь ему вреда, сильнее обидишь.

Как часто казалось Никите: он все понял или «здорово высказался», — а потом выяснилось, что он почти ничего не понял и высказался весьма наивно. Вначале он испытывал огорчение и умолкал, досадуя на себя и на всех. Но на кого же было обижаться, как не на самого себя, когда экономполитика и политэкономия действительно не одно и то же, когда географий-то оказывается целых три, и индейцы и индийцы совсем даже разные народы!..

Если Никита чего не понимал или в чем-нибудь сомневался, Данилов терпеливо и умело объяснял ему. Случалось и так, что учитель откровенно говорил ученику: «Сам я, брат, не знаю этого. Но обязательно узнаю». И через несколько дней, когда Никита уже не помнил о том разговоре, Данилов с довольной улыбкой на лице сообщал: