Весенний ветер - [19]

Ваш сын спас офицера, но сам обморозил обе руки, и нам пришлось немедленно положить его в госпиталь…»

Бледная, неподвижными глазами смотрела на меня Мария Захаровна.

— «Об этом мы хотели сразу же сообщить вам, — продолжал я, — но Николай очень просил, чтобы вас не тревожили. Теперь он почти выздоровел и скоро сам обо всем вам напишет. Мы с большой радостью сообщаем об этом, и от имени всего личного состава полка я приношу сердечную благодарность вам, матери, которая вырастила и воспитала сына мужественным и волевым человеком.

С глубоким уважением. Полковник Фиронов».

Некоторое время мы молчали, обдумывая только что прочитанное письмо. Цветастым передником Мария Захаровна смахнула с морщинистого лица блестящие, как росинки, слезы, задумчиво сказала:

— В отца он у меня. Отцовский характер…

Я на какую-то долю минуты представил Петра. Представил его перед собой таким, каким видел последний раз, когда в октябре 1943 года он, сержант саперного батальона, стоял по горло в стылой воде и своим телом закрывал пробоину в одной из лодок понтонного моста, по которому переправлялись наши танки. Лодку пробил осколок немецкой бомбы, а под руками не было ничего, чтобы быстро заделать пробоину. Тогда была дорога каждая секунда, и Петр, посиневший от холода, судорожно стиснув зубы, стоял в реке, прижавшись животом к лодке. Стоял так до тех пор, пока его не срезала пулеметная очередь «мессершмитта»…

— Иваныч, ответ надо писать, — прервала мои мысли Мария Захаровна.

— Сейчас?

— Малость погожу. Обдумаю все, а тогда уж и напишем.

Она бережно спрятала на груди письмо и пошла домой.

Я смотрел ей вслед, и мне казалось, что сегодня Мария Захаровна меньше горбится и выглядит намного моложе.

ГЕНКА

В полдень пошел дождь. Он слизал остатки ноздреватого снега, что лежал в ложбинах и междукустье. После дождя асфальт блестел так, будто его натерли соляровым маслом. Встречные машины слышно пошумливали колесами. Дорога ровная, и только изредка попадались мелкие колдобины и выбоины. «ЗИЛ» на них сильно встряхивало, и сержант Владимир Чебыш слышал, как досадно ворчал Генка:

— Черт знает что такое! Бесхозяйственность… Не могут дорогу починить. Машину угробишь…

Исподволь Чебыш посматривал на Генку. Лицо у шофера обветренное, с темным весенним загаром, круглый с яминкой подбородок. Серые, как колчедан, глаза Генки устремлены вперед, и кажется, что, кроме машины и дороги, для него на свете ничего не существует. Но Чебыш-то отлично знал, что это вовсе не так. В Ленинграде, куда они ехали, есть девушка. Звали ее Леной. Любил Генка Лену и ни от кого этого не скрывал. Вот уже второй год он чуть ли не каждый день шлет ей письма.

Лена училась в сельскохозяйственном техникуме, где училась и Наташа — девушка, за которой ухаживал Чебыш. Лена и Наташа были подругами. Это-то сблизило и Генку с Чебышем.

Генка был товарищ неплохой. Он нравился Чебышу, хотя иногда Владимир и подумывал, что Генка Кулазов — парень с чудинкой…

Длинная дорога утомляет, и сержант нетерпеливо глянул на часы — до города оставалось еще минут двадцать езды. Шоссе протянулось змейкой меж молодого березняка. На повороте, где за придорожной канавой поблескивала водой воронка, сохранившаяся еще с войны, Генка остановил машину. На вопросительный взгляд товарища пояснил:

— Водички в радиатор подлить надо.

— Ты же не так давно заливал…

Генка не ответил, полез в кузов, громыхнул оцинкованным ведром и потом зашагал с ним к воронке. Притащив ведро воды, он свинтил крышку с раструба радиатора, крикнул:

— Марля в ящике. Подай-ка!

Чебыш достал из ящика марлю, через окно дверцы протянул ее Генке.

— Марля-то зачем! Руку поранил, что ли?

Шофер посмотрел на сержанта так, словно тот спросил у него не про марлю, а задал вопрос, отвечать на который не было надобности.

Генка аккуратно стал заливать через марлю воду в радиатор. «Вот чудила!» — усмехнулся Чебыш. Раньше он никогда не видел, чтобы шоферы заливали воду в радиатор через марлю). Но сержант знал — с Генкой спорить на эту тему бесполезно. Такой уж он человек.

Вообще о машинах лучше было не заводить с Генкой разговора. Иначе он замучил бы рассказами об автомобилях. Он стал бы уверять, что «ЗИЛ-164» — такую машину Генка сам водит — самый лучший. Генка мог часами с увлечением, с мельчайшими подробностями рассказывать: какие у нас в стране выпускаются марки автомобилей, и, как барабанной дробью, сыпать техническими данными об этих машинах. Видно, не случайно, когда при клубе полка организовали автомобильный кружок, руководителем его назначили Кулазова…

Генка опять громыхнул ведром, но в кабину залез не сразу. Он обошел вокруг машины, постучал кирзовым сапогом по скатам колес, потом протер тряпкой лобовое и боковые стекла кабины.

— Поехали, — нетерпеливо сказал Чебыш. — Мне же в наряд. Отдохнуть не успею.

— Успеешь, — равнодушно ответил Генка и пустился в философию: — И так человек спит одну треть своей жизни. Понимаешь, одну треть! Сколько бы можно было дел сотворить за это время…

— Поехали! — рассердился Чебыш.

Генка отжал марлю, встряхнул ее, точно носовой платок, и только после этого сел в кабину. Его серые глаза опять настороженно были устремлены вперед, обе руки с крупными пальцами, в кожу которых въелись смазка и мазут, покоились на рулевом колесе.