Весеннее контрагентство муз - [6]

И следили упорные взоры июля,

Юноши порочных и ясных глаз.

Волнуясь, из вазы возгласов вынула

Только трепет тревоги, томную тишь,

Молилась, что чаша минула.

Шептала: «желанный, незнанный спишь».

Романтический вечер

Вечер был ужасно громоздок,

Едва помещался в уличном ридикюле….

Неслышный рыцарь в усталый воздух,—

Волос жужжащих — вечерний улей,—

Отсечь секунды идет панелям,

И медлит меч по циферблату…

Пролетая, авто грозили: «раздавим, раздавим…»

Закован безволием в латы,

Закрыв забралом чудесной грусти

Лицо, неведомый один.

Как будто кто-то не пропустит,

Не скажет ласково: «уйди».

Вечер

Ю. Эгерту.

Вечер в ладони тебе; отдаю я, безмолвное сердце.

Шагом усталых трамвай па пылающий Запад

Гибкую шею дуга не возносить с печальным упорством;

Рты дуговых фонарей белоснежно оскалили зубы;

Вечер, изысканный франт, в не небрежно-помятой панаме

Бродить лениво один по притихшим тревожно панелям;

Лето, как тонкий брегет, у него тихо тикает в строгом

Кармане жилета. Я отдаю тебе вечер в ладони,

    Безмолвное сердце.

Запах пространств

Версты ложились, как дети, в колыбели зелени

На мягкие вздохи изумрудных лугов,

И клочьями дымов, как пухом, устелены

Вскидывались худые ребра канав и мостов,

А над бегом безумья без слез опрокинуть

Плещущийся гривами облаков океан,

Где, сложив молитвенные руки, стынуть

В муке раскрытые губы пяти очарованных стран.

По тротуарам бульварной зелени в рупор

Седой Колумб отплытье проплакал,

И любовно в небе стелется крошечный Ньюпор,

И звенит вековой, поросший ржавчиной якорь.

Вскинетесь забытые одичавшим голосом,

Это ночь украли, это вас хотят обмануть,

Ведь велел же седой Колумб веселый сон

Ветрами бесплодий паруса надуть.

Прощайте забытые острая ученичества!

Обманули, украли, и теперь

Повешенный взор электричества

Умирающий мечется, как пленный зверь.

Николай Рославец

Сочинение для скрипки и фортепиано

Николай Асеев

Боевая сумрова

Меняем прицел небосвода

на сумерки: тысячу двадцать!

Не сердцу ль чудес разорваться

за линией черного года?

На город, заросший глухими

криками, за мановенье ока,

давно ли сами вы буйно кликали

конницу от востока?…

Когда же тесно стало от говора,

вы пали на землю, кружась в падучей.

Горячим грохотом железных сковород

вас отрезвит ли военный случай?

В лавках, набитых тревогой кувырком,

аршином смерьте, что есть хвалить вам.

Не завтра ль, выданы смертельным сумеркам,

пойдете к песням вы и к молитвам?

Пусть же алое полымя каждое сердце крестит,

слушайте там, за долами, марш, зазвеневший вместе:

«Сердце ударами вен громи, пусть зарастет тропа та,

где обескровлено венграми белое тело Карпата»

Дм. Варравин

«Ах дайте, ах дайте-же месяцу…»

Сам. Вермель посвящаю

Ах дайте, ах дайте-же месяцу

Спустить голубую прядь,

Что-б на ней было можно повеситься

И медленно умирать.

Не правда-ли корректно, это корректно изумительно,

Так тихо, не тревожа никого,

Даже кровью не пачкая сероватого кителя

Мостовой?…

Март 1015 г.

Рисунок Давида Бурлюка

Александр Беленсон

Цирк

Лошади выглядят бодрыми,

Попоны — цветными кафтанами,

Наездница движет бедрами

И звуками гортанными.

Стянуты бедра намеренно,

Далекая линия губ ала.

Лорнирует Мэри мерина

В меридиане купола.

В. Канев

«Твои гранитные устои…»

Твои гранитные устои

Не поколеблет ход времен.

Гляжу и мыслю: роковое

Есть в неуклонности колонн.

Века надежд, исканий страстных

Лежат, пронзенные иглой.

А ты раскинут безучастный,

Свидетель мрачный, но живой.

Не для молитв твои приделы

И не для святости покой.

Без крыльев дух, без крови тело —

Тебя замыслил гений злой.

«Полки выступают, готовые к бою…»

Полки выступают, готовые к бою.

У всех одинаково-строгие лица.

Я окна и двери печалью закрою

И буду за них, за ушедших, молиться.

Давид Бурлюк

«Здравствуйте, M-lle Поэзия!»

Вновь

Андрею Акимовичу Шемшурину

Где синих гор сомкнулся полукруг,

Стариннных дней Италии, — далекой

Жестоких севера заиндевевших вьюг,

Широкий профиль бросил храм высоко.

  Волчицей Ромул вскормленный, что Рим

  Впервые очертил (веках) могучим плугом,

  И Татиус-король Сабинянами чтим

  Его воздвигли Янусу почтении сугубом.

И годы светлые, свирелью пастухов

Звучащие, несущих колос, нивах,

Прочнейший на дверях его висит засов —

Хранитель очагов счастливых.

  Когда же воинов на поле бранный клич

  Зовет мечей и копий строем,

  Войны, войны подъят разящий бич:

  «Мы двери Януса кровавые откроем!»

Январской стужи близится чело.

О Янус званный голубыми днями!

Офортные штрихи, о сумрачный Калло!

Нежданно вставшие пред нами…

  И эти дни возгромоздился храм,

  Громах батальной колесницы…

  Но нынче храм сердцах (как гнезда тяжких ран)…

  Отверзты входа черные зеницы…

«Зима взрастила хлад морозный…»

Зима взрастила хлад морозный,

Цветок глубин и тьмы,

Пророк дерзающе нервозный

Благоуханной кутерьмы.

  Зима роняет лепестки

  На долы-льды, суровость, лавы

  Свевают стружки верстаки:

  Алмазы-плагины отравы.

Зима стучит своей клюкой,

Она хрипит (каркас железный)

И голос дыбит вековой

И шлейф роняет густо-звездный.

  На стекла легких мотыльков

  Бросает стаею ночною

  И женский холодит альков

  Своей морозною струною.

На пол лощеный розы пять

презрев, не ступят, осторожность

и бури вьюжные хранят

свиданий прежних невозможность.

Поющая ноздря

Кует кудесный купол крики