Весёлый Пушкин, или Прошла любовь, явилась муза… - [18]

* * *

В честь нового наместника графа Ивана Федоровича Паскевича грузинская аристократия приготовила в Тифлисе роскошный пир. За праздничным обедом ради торжественности случая в роли пажей выступили сыновья самых родовитых фамилий. Изумление присутствующих вызывал один молодой человек, очень отличающийся от остальной публики. Среди важных персон то и дело сновала его растрепанная курчавая голова, мелькало улыбчивое лицо. Одет он был во фрак и белый жилет. Костюм его носил отпечаток более чем небрежности и даже некоторого пренебрежения к мнению светской публики. Свободный стиль вызывал толки среди разнаряженной по торжественному случаю кавказской публики. Однако, казалось, молодой человек не испытывал ни малейшего смущения, а напротив, вел себя чрезвычайно свободно и некоторым образом даже развязно: вольно подходил к высоким особам, говорил им на ухо какие-то шутки. Слушатели в свою очередь живо реагировали на сказанное: дамы бесстыдно прыскали от смеха, а господа заразительно смеялись, широко открыв рот. Молодой человек при этом за стол не садился, а продолжал закусывать на ходу и по очереди обходить чопорную публику, включая самого Паскевича. Поведение это потому казалось более чем поразительным, что даже генерал-адъютанты, состоявшие при кавказской армии, выбирали время и добрый час, чтобы попасть к главнокомандующему с докладами. Они заранее вынуждены были опрашивать адъютантов, в каком духе на этот раз находится Паскевич. А тут – помилуйте! – какой-то неопрятный господин в заляпанном жилете безнаказанно заигрывает с этим монстром и даже смешит его. Шутки, сказанные загадочным молодым повесой, долго пересказывались и обсуждались во всех аристократических кругах, и самый главный вопрос задавали себе и друг другу многие: откуда взялся, в каком звании состоит и кто он такой, смелый, веселый, безбоязненный?! Когда же ушей местной аристократии достигли сведения о том, что он – русский поэт, по местным обычаям к нему стали относиться с большей снисходительностью, однако так и не смогли выразить ему должное почтение. Поведение гостя резко шло вразрез с поведением местных поэтов, которые степенностью и важностью превосходили авторитетных ученых столицы.

* * *

Обед прошел очень весело: князь Д. А. Эристов был в ударе и сыпал остротами и анекдотами эротического пошиба. Все хохотали до упаду, один только Пушкин оставался невозмутимо серьезным и, казалось, не обращал никакого внимания на рассказы князя. Вдруг в самом разгаре какого-то развеселого анекдотца он прервал его вопросом:

– Скажи, пожалуйста, Дмитрий Алексеевич, какой ты советник: коллежский или статский?

– Я статский советник, – отвечал несколько смущенный князь, – но зачем понадобилось тебе это знать?

– Затем, что от души желаю скорее видеть тебя «действительным» статским советником, – проговорил Александр Сергеевич с особым ударением на слове «действительным», кусая губы, чтобы не увлечься примером присутствовавших, оглашавших столовую дружным смехом после его слов.

* * *

Генерал Стрекалов, известный гастроном, позвал однажды меня обедать, по несчастию, у него разносили кушанья по чинам, а за столом сидели английские офицеры в генеральских эполетах. Слуги так усердно меня обносили, что я встал из-за стола голодный. Чорт побери тифлисского гастронома!

А. С. Пушкин «Путешествие в Арзрум», гл. II

* * *

Михаил Владимирович Юзефович во время знакомства и общения с Пушкиным был молодым офицером. «Пушкин носил и у нас щегольской черный сюртук, с блестящим цилиндром на голове, а потому солдаты, не зная, кто он такой, и видя его постоянно при Нижегородском драгунском полку, которым командовал Раевский, принимали его за полкового священника и звали драгунским батюшкой», – вспоминал он впоследствии.

* * *

Однажды Пушкин в походной палатке переводил М. Юзефовичу и его брату Шекспира, зачитывая целые куски из сцен вслух. Михаил в детские годы изучал английский, но чтение Александра Сергеевича показалось ему подозрительным, мало напоминавшим английский язык. На следующий день Юзефович пригласил в гости на экспертизу Захара Чернышева, знавшего английский как свой родной язык. Пушкин начал охотно переводить Шекспира, при первых же словах, прочитанных Пушкиным по-английски, Чернышев громко расхохотался.

– Скажи прежде, на каком ты языке читаешь? – обратился он к поэту.

В свою очередь рассмеялся и Александр Сергеевич, объяснив, что выучил язык Шекспира самостоятельно и поэтому читает английские слова, как латинские. Самое забавное заключалось в том, что перевод трагедий Шекспира эксперт Чернышев признал правильным, а понимание языка безукоризненным.

* * *

– Признайся, душа моя Пушкин, что все-таки стыдновато торговать своими стихами? – спросил поэт и критик Плетнев у Пушкина, появившегося после ссылки в Петербурге.

– Конечно, стыдновато, – ответил Пушкин. – Но надо же как-то оплатить себе свободу.

– Мог бы взять деньги у своих крестьян. Ведь у тебя есть крестьяне.

– Конечно, мог бы. Но это еще тяжелее, чем брать деньги у книгопродавцев.

– Мог бы стать чиновником. И с неплохим жалованьем.

– Мог бы, конечно. Но это еще тяжелее, чем брать деньги у крестьян.