Весёлый Пушкин, или Прошла любовь, явилась муза… - [17]

– Стихи, которые лучше, чем у Пушкина, не пишутся в одночасье. Требуется большая предварительная работа.

Прошло еще несколько лет.

– Жажду услышать твои новые стихи, – вновь объявил Погодин Шевыреву.

– Нет у меня никаких новых стихов, – ответил Шевырев.

– Почему?

– Не получаются у меня стихи, которые были бы лучше, чем у Пушкина.

– Тогда пиши такие же, какие пишет Пушкин.

– Такие же, какие пишет Пушкин? Нет уж! Лучше я вообще не буду писать никаких стихов, чем писать такие же плохие, какие пишет Пушкин, – заявил Шевырев.

* * *

Случайно встретились однажды в Летнем саду Вяземский, Жуковский, Пушкин и Хвостов.

– Давайте-ка, ребята, устроим соревнование, – сказал Вяземский. – Кто из нас лучше всех напишет за пять минут четверостишие на тему «Летний сад»?

У каждого при себе как раз оказались бумага и карандаш.

Прошло пять минут. Вяземский собрал все листки и начал читать.

– Подумать-то я успел, да не успел все как следует записать, – сказал, как бы оправдываясь, Жуковский.

– Записать-то я успел, да не успел, к сожалению, подумать, – сказал Вяземский.

– И подумать не успел, и не успел записать, – сказал Пушкин.

– А я и подумать успел, и записать все успел как следует, – сказал граф Хвостов.

* * *

Среди близких к Пушкину друзей ходила своя легенда неудачного сватовства поэта: якобы Пушкин посватался к Олениной и не был отвергнут. Старик Оленин созвал к себе на обед своих родных и приятелей, чтобы за шампанским объявить им о помолвке своей дочери и Пушкина. Гости явились на зов, но не явился жених. Оленин долго ждал Пушкина и наконец предложил гостям сесть за стол без него. Александр Сергеевич приехал после обеда, довольно поздно. Оленин взял его под руку и отправился с ним в кабинет для дружеской беседы ввиду непростительного отсутствия, завершившейся тем, что Анна Алексеевна осталась без жениха.

* * *

«Не уступавший никому, Пушкин за малейшую против него неосторожность готов был отплатить эпиграммой или вызовом на дуэль. В самой наружности его было много особенного: он то отпускал кудри до плеч, то держал в беспорядке свою курчавую голову; носил бакенбарды, большие и всклокоченные; одевался небрежно; ходил скоро, повертывал тросточкой или хлыстиком, насвистывая или напевая песню. В свое время многие подражали ему, и эти люди назывались а-ля Пушкин… Он был первым поэтом своего времени и первым шалуном. Ветреность была главным, основным свойством характера Пушкина. Он имел от природы душу благородную, любящую и добрую. Ветреность препятствовала ему сделаться человеком нравственным, и от той же ветрености пороки не глубоко пускали корни в его сердце».

Из воспоминаний тайного советника, писателя М. М. Попова о Пушкине.

* * *

Из разговора между Александрой Иосифовной Смирновой, фрейлиной русского императорского двора, подругой и собеседницей поэта, и Николаем Дмитриевичем Киселевым, дипломатом и приятелем Пушкина:

– Пушкин – любитель непристойного!

– К несчастью, я это знаю и никогда не мог себе объяснить эту антитезу перехода от непристойного к возвышенному.

* * *

Калмыки располагаются около станционных хат. У кибиток их пасутся уродливые, косматые козы. На днях посетил я калмыцкую кибитку (клетчатый плетень, обтянутый белым войлоком). Все семейство собиралось завтракать, котел варился посредине, и дым выходил в отверстие, сделанное вверху кибитки. Молодая калмычка, собою очень недурная, шила, куря табак. Я сел подле нее.

– Как тебя зовут? Сколько тебе лет?

– Десять и восемь.

– Что ты шьешь?

– Портка.

– Кому?

– Себе.

В черновике А. С. Пушкина:

– Поцелуй меня.

– Неможна, стыдно.

Голос ее был чрезвычайно приятен. Она подала мне свою трубку и стала завтракать. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Она предложила мне свой ковшик. Я не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа. Не думаю, чтобы другая народная кухня могла произвести что-нибудь гаже. Я попросил чем-нибудь заесть. Мне дали кусочек сушеной кобылятины, я был и тому рад.

В черновике А. С. Пушкина:

После сего подвига я думал, что имею право на некоторое вознаграждение, но моя гордая красавица ударила меня балалайкой по голове. Калмыцкое кокетство испугало меня: я поскорее выбрался из кибитки и поехал от степной Цирцеи.

А. С. Пушкин «Путешествие в Арзрум», гл. I

* * *

При входе в бани сидел содержатель, старый персиянин. Он отворил мне дверь, я вошел в обширную комнату и что же увидел? Более пятидесяти женщин, молодых и старых, полуодетых и вовсе не одетых, сидя и стоя раздевались, одевались на лавках, расставленных около стен. Я остановился. «Пойдем, пойдем, – сказал мне хозяин, – сегодня вторник – женский день. Ничего, не беда». – «Конечно, не беда, – отвечал я ему, – напротив».

А. С. Пушкин. Путешествие в Арзрум, II

* * *

Грузинский князь Евсевий Осипович Палавандов вспоминал: «Ежедневно производил он странности и шалости, ни на кого и ни на что не обращая внимания. Всего больше любил он армянский базар – торговую улицу, узенькую, грязную и шумную… Отсюда шли о Пушкине самые поражающие слухи: там видели его, как он шел, обнявшись с татарином, в другом месте он переносил в открытую целую стопку чурехов. На Эриванскую площадь выходил в шинели, накинутой прямо на ночное белье, покупая груши, и тут же, в открытую и не стесняясь никем, поедал их… Перебегает с места на место, минуты не посидит на одном, смешит и смеется, якшается на базарах с грязным рабочим муштаидом и только что не прыгает в чехарду с уличными мальчишками. Пушкин в то время пробыл в Тифлисе в общей сложности дней всего лишь одну неделю, а заставил говорить о себе и покачивать многодумно головами не один год потом».