Весёлый Пушкин, или Прошла любовь, явилась муза… - [12]

Пушкин понял, что попал в ловушку, и сдался. Стихи были мигом готовы, и вот именно такие:

Никто не знает, где он рос,

Но в службу поступил капралом;

Французским чем-то ранен в нос

И умер генералом!

«Что было с ее превосходительством после того, как она сгоряча прочла стихи вслух, не знаю, – рассказывал поэт позже своим друзьям, – потому что, передав их, я счел за благо проскользнуть незамеченным к двери и уехать подобру-поздорову».

Но с этих пор генеральша оставила в покое поэта.

* * *

О подробностях своего одесского житья Пушкин не любил вспоминать, но иногда произносил меткую фразу об Одессе, называя ее «летом песочница, зимой чернильница».

* * *

Рассказывают, что однажды Пушкин гулял вблизи Одессы за городом, где стояла лагерем артиллерийская рота и расставлены были пушки. Рота готовилась к учениям. Артиллерийская прислуга уже стояла по местам, фитили крутились. Офицеры еще не вышли из палаток, только один молоденький прапорщик Григорьев задумчиво прохаживался возле пушек. Вдруг он увидел незнакомого молодого человека, который, переходя от орудия к орудию, внимательно рассматривал их. Григорьеву это показалось подозрительным.

– Что вы здесь делаете, сударь? – спросил он строго незнакомца.

– Гуляю.

– А кто вы такой?

– Пушкин.

– Какой Пушкин?

– Александр Сергеевич.

Григорьев очень любил чтение, бредил стихами и, как и другие молодые офицеры, был в восторге от Пушкина.

– Вы – Пушкин? – воскликнул он вне себя от радости. – Наш поэт! Сочинитель «Кавказского пленника» и «Бахчисарайского фонтана»!

И, весь красный от обуреваемых его чувств, внезапно взмахнул руками и выкрикнул:

– Орудие! Первая – пли… Вторая – пли…

Услышав пальбу, из палаток выскочили встревоженные офицеры. Узнав, в честь чего палят, они окружили Пушкина, подхватили его под руки и повели в свои палатки праздновать столь приятную встречу.

*Отношения с графом Воронцовым стремительно ухудшались. «Аристократическая гордость сливается у нас с авторским самолюбием, – писал Пушкин А. Бестужеву. – Мы не хотим быть покровительствуемы равными. Вот чего подлец Воронцов не понимает. Он воображает, что русский поэт явится в его передней с посвящением или одою, а тот является с требованием на уважение, как шестисотлетний дворянин, – дьявольская разница!». Воронцов в оправдание своего отношения к поэту писал П. Д. Киселеву: «С Пушкиным я говорю не более четырех слов в две недели, он боится меня, так как знает прекрасно, что при первых дурных слухах о нем я отправлю его отсюда… Лично я был бы в восторге от этого, так как я не люблю его манер и не такой уж поклонник его таланта». Однако особую нелюбовь Воронцова к Пушкину некоторые посвященные объясняли просто терзаниями обманутого мужа. Тем не менее Пушкин редко, но появлялся на даче у Воронцовой. После едкой эпиграммы на графа общались с ним очень сухо. Перед каждым званым обедом хозяйка обходила всех гостей по очереди и говорила каждому что-нибудь любезное. Однажды она прошла мимо поэта, не говоря ни слова, и тут же обратилась к кому-то рядом с вопросом:

– Что нынче дают в театре?

Не успел ее собеседник открыть рот для ответа, как подскочил Пушкин и, положа картинно руку на сердце, сказал:

– Верную супругу, графиня!

Уязвленная дама поняла намек, досадливо поморщилась и воскликнула:

– Quelle impertinence (какая наглость)!

* * *

Княгиня Вера Федоровна Вяземская писала своему мужу Петру Андреевичу из Одессы: «Пушкин, как я знаю, находится в очень стесненных обстоятельствах… Пушкин скучает гораздо более, чем я: три женщины, в которых он был влюблен, недавно уехали. К счастью, одна возвращается на днях».

* * *

Князь Петр Андреевич Вяземский с иронией вспоминал: «Пушкин во время пребывания своего в южной России куда-то ездил за несколько сот верст на бал, где надеялся увидеть предмет своей тогдашней любви. Приехав в город, он до бала сел понтировать и проиграл всю ночь до позднего утра, так что прогулял и все деньги, и бал, и любовь свою».

* * *

Пушкин о деньгах: «Люблю играть этой мелочью… Но беречь ее не люблю… поиграю и пускаю в ход, ходячая монета!».

* * *

«Кстати, повторяю мою просьбу – избавьте меня от Пушкина, он, может быть, превосходный малый и хороший поэт, но мне бы не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишиневе»

Из письма М. С. Воронцова К. В. Нессельроде.

* * *

«О моем житье-бытье ничего тебе не скажу. Скучно, вот и все… Сегодня кончил я поэму «Цыгане». Не знаю, что об ней сказать, она покамест мне опротивела, только что кончил и не успел обмыть запревшие (….)»

Из письма Пушкина П. Г. Вяземскому 10 октября 1824 года, Михайловское

* * *

«На днях я мерялся поясом с Евпраксией (Вульф), и талии наши нашлись одинаковы. Следственно, из двух одно: или я имею талию 15-летней девушки, или она – талию 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила, с Анеткою бранюсь – надоела!.. Знаешь ли мои занятия? До обеда пишу записки, обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки – и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!».

Из письма А. С. Пушкина брату Льву, конец октября 1824 года.