Веселые человечки: культурные герои советского детства - [124]
Педофилическая модель проясняет символический смысл отношений между ребенком Чебурашкой и его «суррогатным отцом» Геной. В сравнении с «Малышом и Карлсоном» (1968–1970), использующим тему педофилии в то же время, что и «Чебурашка», или «Голубым щенком» (1976), особенно скандально разрабатывавшим ее несколькими годами позже, в нашем мультфильме эротические и сексуальные аспекты педофилии приглушены [503]. Несмотря на различия, сравнение этих мультфильмов помогает определить значение темы педофилии во всех этих классических текстах позднесоветской эпохи.
Важно заметить, что пары Чебурашка — Гена и Малыш — Карлсон озвучены одним и тем же дуэтом актеров, Румяновой — Ливановым. Малыш, как и Чебурашка, страдает от заброшенности, правда, страдания его связаны не с изначальной маргинальностью, а с отсутствием понимания со стороны родителейКарлсон, своего рода цветовая галлюцинация Малыша (за скучными черно-белыми реалиями Малышу постоянно представляются фантазийные цветовые образы), реализует для него альтернативную систему мира, построенную на достижении удовольствия, а не на нормативной семейной дисциплине.
Если в «Малыше и Карлсоне» педофилия связана с альтернативой нормативным семейным ценностям, то в «Голубом щенке» эта тема связана с жанровой сущностью детских мультфильмов. Поскольку мультфильмы имеют дидактическую цель, постольку они несут в себе дух романа воспитания. Bildungsroman имеет гомосексуальный субжанр — это coming-out story, который предлагает альтернативную модель взросления и социализации молодого человека [504]. В таком жанровом контексте вполне имеет смысл аналогия между Чебурашкой и Голубым щенком, о которой пишет Сергей Кузнецов. Оба героя поставлены перед задачей социализации. У обоих наличествует амбивалентная тендерная составляющая. Соответственно, обоим им приходится находить альтернативные модели взросления;
Во всех трех мультфильмах тема педофилии связана с необходимостью поиска альтернативной картины мира — по разным причинам оказывается, что нормативная картина мира нефункциональна. Если в «Малыше и Карлсоне» нефункциональна семья, а в «Голубом щенке» нефункциональность задана изначальной инаковостью героя, то в «Чебурашке» нефункциональность имеет самый широкий характер: неудовлетворительным оказывается нормативный язык культуры.
В символическом смысле нормативная функциональность человека в рамках определенной культуры ассоциируется с фигурой отца, а альтернативная — с фигурами разного рода суррогатов, которыми и являются во всех трех мультфильмах старшие по возрасту и в разной степени странные мужчины. Как отмечено выше, Чебурашка пытается принять язык традиционных ценностей, таких, как дружба, вера в будущее, вступление в коллектив, совместное строительство и т. д., но эти попытки не приносят ему счастья. Соответственно отсутствуют в мультфильме и авторитетные фигуры «нормальных» мужчин, которые могли бы послужить моделями для символически-эмоциональной идентификации. Их место как раз и занимает экзотический Крокодил Гена с его тоскливыми песнями о том, как можно пытаться верить в общечеловеческие ценности и одновременно ощущать невозможность их реализации в своей собственной жизни. Влечение, организующее дружбу Чебурашки и Гены, — это влечение людей, ощущающих свою маргинальность по отношению к нормативному языку культуры и разделяющих чувство своей экзистенциальной заброшенности. Именно такая извращенная дружба производит впечатление «настоящей», поскольку она носит индивидуальный, уникальный характер на фоне стандартно-массовых моделей социализации.
До сих пор из поля нашего зрения выпадала старуха Шапокляк. Для понимания этого персонажа представляется продуктивным использовать понятие трикстера, разработанное в применении к советской культуре Марком Липовецким. Трикстер — мифологический клоун, шалун, нарушитель правил и границ. Нарушая правила и границы, трикстер преодолевает противоположности между отдельными пластами культуры, между полярными системами и реальностями. Таким образом, трикстер становится медиатором между советским и несоветским, официальным и неофициальным дискурсами. Характерным примером трикстера-медиатора является сказочный Буратино, а также, среди прочих, Остап Бендер, Чапаев и Штирлиц 19. По мнению Липовецкого, в советской культуре редки трикстеры-женщины, и поэтому Шапокляк представляет для нас особый интерес.
Действительно, Шапокляк сочетает в себе элементы противоположных друг другу культурных пластов. Названная в честь Chapeau-Clack, складной шляпы начала XX века, Шапокляк носит черный костюм, белую блузку и сумочку. Такой подчеркнуто старомодный стиль в сочетании со старорежимными интонациями речи и с ролью очевидного антагониста положительных героев ассоциируется с образом «врага народа», С другой стороны, внешность Шапокляк и дидактическое отношение к другим персонажам напоминают о типе «одергивающей» и вполне советской старушки-учительницы, особенно если учитывать ее успех в перевоспитании браконьеров в третьей серии и желание стать «педагогом по труду» в последней. При этом, вытребовав школьную форму, она может обернуться и аккуратной девочкой-школьницей.
Сергей Кузнецов — писатель, журналист, культуртрегер. Автор романов «Шкурка бабочки», «Хоровод воды», «Калейдоскоп. Расходные материалы», входивших в длинные и короткие списки всех самых престижных российских литературных премий и переведённых на многие иностранные языки.Роман будет опубликован издательством АСТ (Редакция Елены Шубиной).Благодарим Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency за содействие в приобретении прав.
Сергей Кузнецов – журналист, писатель, известный сетевой деятель. Автор романов «Шкурка бабочки», «Нет» (в соавторстве с Линор Горалик), трилогии «Девяностые: сказки».Герои нового романа «Хоровод воды» – современные жители мегаполиса, у них нет практически ничего общего – только ушедшие поколения предков: каждый из них – часть одной большой семьи. Только не все об этом знают…Время, как толща воды, разделяет людей из разных эпох. Среди них – русский дворянин, ставший чекистом, и продавец обувного магазина, женщина-снайпер и когда-то талантливый спившийся художник, бизнесмен-аквариумист и ученый-шестидесятник.
Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.
«Когда-то я мечтал быть рок-звездой. Стоять на сцене, залитой кровью, как Игги Поп или Ник Рок-н-Ролл. Моя мечта сбылась. Я стал серийным убийцей».Интернет-газета рассказывает о преступлениях маньяка-убийцы. Амбициозная журналистка, склонная к мазохизму, ищет экстремального секса. Маньяк убивает снова и снова. Эти двое искали друг друга всю жизнь. Там, где они встретятся, останется лишь пустота и боль. А боль не знает лжи.«Я бы хотел написать книгу, где красота природы и красота смерти слились бы воедино. Эта книга была бы ложью – потому что, когда убиваешь, не думаешь о временах года.
В мире, где главный враг творчества – политкорректность, а чужие эмоции – ходовой товар, где важнейшим из искусств является порнография, а художественная гимнастика ушла в подполье, где тело взрослого человека при желании модифицируется хоть в маленького ребенка, хоть в большого крота, в мире образца 2060 года, жестоком и безумном не менее и не более, чем мир сегодняшний, наступает закат золотого века. Деятели индустрии, навсегда уничтожившей кино, проживают свою, казалось бы, экстравагантную повседневность – и она, как любая повседневность, оборачивается адом.
Знаменитый испанец Артуро Перес-Реверте благословил Сергея Кузнецова на писательские подвиги и не ошибся: романы Кузнецова — образец увлекательной интеллектуальной литературы, в которых комизм переплетается с трагизмом, а напряженная интрига и динамичный сюжет соседствуют с чистой лирикой. …Эти люди считали себя яппи. Они были уверены, что с ними ничего не может случиться. Они ужинали в лучших ресторанах и пили кофе в редких московских кофейнях. Москва, август 1998-го, экономический кризис. Таинственное убийство.
Одну из самых ярких метафор формирования современного западного общества предложил классик социологии Норберт Элиас: он писал об «укрощении» дворянства королевским двором – институцией, сформировавшей сложную систему социальной кодификации, включая определенную манеру поведения. Благодаря дрессуре, которой подвергался европейский человек Нового времени, хорошие манеры впоследствии стали восприниматься как нечто естественное. Метафора Элиаса всплывает всякий раз, когда речь заходит о текстах, в которых фиксируются нормативные модели поведения, будь то учебники хороших манер или книги о домоводстве: все они представляют собой попытку укротить обыденную жизнь, унифицировать и систематизировать часто не связанные друг с другом практики.
Академический консенсус гласит, что внедренный в 1930-е годы соцреализм свел на нет те смелые формальные эксперименты, которые отличали советскую авангардную эстетику. Представленный сборник предлагает усложнить, скорректировать или, возможно, даже переписать этот главенствующий нарратив с помощью своего рода археологических изысканий в сферах музыки, кинематографа, театра и литературы. Вместо того чтобы сосредотачиваться на господствующих тенденциях, авторы книги обращаются к работе малоизвестных аутсайдеров, творчество которых умышленно или по воле случая отклонялось от доминантного художественного метода.
В настоящей монографии представлен ряд очерков, связанных общей идеей культурной диффузии ранних форм земледелия и животноводства, социальной организации и идеологии. Книга основана на обширных этнографических, археологических, фольклорных и лингвистических материалах. Используются также данные молекулярной генетики и палеоантропологии. Теоретическая позиция автора и способы его рассуждений весьма оригинальны, а изложение отличается живостью, прямотой и доходчивостью. Книга будет интересна как специалистам – антропологам, этнологам, историкам, фольклористам и лингвистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся древнейшим прошлым человечества и культурой бесписьменных, безгосударственных обществ.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.