Веселая Эрата. Секс и любовь в мире русского Средневековья - [2]

Впрочем, в большинстве принципиальных вопросов и византийские, и южнославянские, и русские православные авторитеты были единодушны. Все они рассматривали секс и чувственность как нечто греховное, все стремились контролировать сексуальное общение супругов. Три дня недели и множество церковных праздников — в конечном итоге до 300 дней в году — объявлялись в русской традиции для любви запретными.[9] Но и в дозволенное время занятия любовью подвергались строгим ограничениям. Озабоченность священнослужителей вызывали любые некреативные формы секса, не ведшие непосредственно к зачатию:

Всякий, кто кроме только деторождения [...] блудит [...], сей дьяволу жертвует свое семя без потребы.[10]

Решительно осуждались прикосновения к эрогенным зонам и даже любовные поцелуи между супругами. Тем более греховным представлялось занятие сексом в «неподобающих» позах, отличных от т.н. «миссионерской» позиции — лицом к лицу, мужчина сверху.

С особой строгостью запрещалось использование позы, при которой женщина находится сверху. Эта сексуальная практика представлялась просто чудовищным нарушением божественных установлений, требующих главенства и, стало быть, верховного положения мужчины, в том числе и во время сексуального общения:

Всякая жена, восседающая на мужа? — 6 лет да покается, и поклонов 12 утром и 12 вечером и комкает(постится. — М.Е.) от Пасхи до Пасхи, понеже божий образ осквернила.[11]

В сборнике «Вопрошание-исповеданье» XIV века указанная позиция упоминается среди «великих грехов» наряду с кровосмесительными связями, мужеложством, скотоложством и пр. И даже на этом фоне верхняя поза оценивалась особо сурово. За мужеложство полагалось 4 года «сухо есть» (поститься), за скотоложство — 1 год, за блуд с монашенками — 2 года, но мужчин, которые «на себя жен вспущают, понуждая их», ожидало семилетнее наказание.[12] В сборнике «Вопрос женам» XV века женщина, потерявшая девственность «с двумя или с тремя», наказывалась трехлетним постом, уморившая некрещеного ребенка — 40 днями, но если «на мужа лазила» — 5 лет поста.[13] Даже анальный секс оценивался существенно менее строго, чем позиция «женщина сверху». Если последняя рассматривалась как сознательное изуверство, то в анальном сексе видели скорее следствие пьяного безобразия. В «Вопрошании-исповеданье» (XIV век) об этом говорится следующим образом:

Многие есть, которые со своими женами нелепство сотворяют в задний проход, или обычаем злым или в [noд]numuu.[14]

Внимания исповедников удостоилась также поза, при которой мужчина находится сзади. При несомненном осуждении, эта форма сексуального поведения не вызывала столь непримиримого отвращения. Она воспринималось, скорее, как специфический грех простецов, следующих примеру скотины:

Если кто с женой сзади грех сотворит, да наречется скотом, и поклонов ему 300.[15]

Если муж с женой блудит сзади, а не лицом к лицу, — 40 дней поста, ибо это скотство есть.[16]

Наиболее распространенным наказанием было 40 дней поста, что многократно уступало семи- или пятилетнему сроку за позу «женщина сверху». Таковой была общая тенденция, характерная для всей христианской традиции, но в русских епитимийниках наказания за сношения сзади мягче, чем, например, в аналогичных южнославянских документах.[17]

Идеальное бытие русского общества определялось радикальным дуализмом. Считалось, что человек и его деяния принадлежат либо Раю, либо Аду, и жизненный идеал со всей категоричностью мыслился в духе христианского подвижничества. Из храмовых росписей, сюжет которых предполагал изображение обнаженного человеческого тела, изгонялись все свидетельства половой принадлежности. Исповедующими как безусловные грехи оценивались любовные поцелуи с собственным супругом или супругой, танцы, песни, плескание рук, подмигивание, необузданный хохот. Однако реальность самым решительным образом расходилась с требованиями исповедников. Аскетизм и духовные подвиги отдельных священнослужителей соседствовали с пьянством и вульгарным обжорством, которым грешила русская знать; запрету на любовные поцелуи и плескание рук соответствовали необузданные оргии народных праздников, а целомудренная литература сочеталась с фольклорными произведениями «заветного» жанра.

Кажется, что за всем этим стояло не только лицемерие, но и некоторая наивность, простодушное лукавство. По сравнению с жителями Запада русские люди эпохи Средневековья существовали в обстановке умеренного религиозного климата, лишенного особой страстности и богословской рефлексии. Отсюда снисходительно-добродушное отношение общества к греховной человеческой плоти, столь строго осуждавшейся православной догматикой. Показателен в этом отношении спор о вере, описанный в книге датского посланника Якоба Ульфельдта. Оказавшись в 1578 году в Пскове, Ульфельдт беседовал с приставом Федором — пожилым, степенным, во всех отношениях достойным и солидным человеком. В ответ на слова датчанина, возмущенного повседневным поведением русских людей, пристав заявил, что все это не важно, ибо грехи прощаются. В качестве доказательства он привел историю великой грешницы Марии Магдалины. В пересказе Ульфельдта эта история выглядит следующим образом: