— Снопко сказал, что ты хотела с нами переговорить, — не торопясь, произнес Андраш и вынул руки из карманов. Все стояли тесным кружком вокруг него: Зимиак в длинной шинели, Снопко, спрятавший лицо в воротник своего полушубка и как бы о чем-то раздумывающий, добродушный Дмитрий, в глазах которого светилась мечта о просторах Украины, по которым он водил свой комбайн.
— Хотела.
— О бинтах? — спросил Зимиак. — Вероника, тебе придется обходиться без них. В лесу они не растут, да и...
— Дай ей сказать, командир, — попросил Дмитрий.
Над головами у них как-то болезненно надломилась ветка, в долине раздался выстрел. Все мгновенно превратились в слух, руки потянулись к оружию. «Сколько еще пройдет времени, — мелькнуло у нее в голове, — пока руки их отвыкнут от этого движения?»
— Говори, Вероника, — приветливо предложил ей Зимиак. В его голосе не было слышно тех ноток, которые выступали на первый план, когда он отдавал приказы.
— Я пришла попросить вас... сказать всем, — слова застревали у нее в горле, и ей пришлось набрать в себя побольше морозного воздуха, чтобы закончить фразу, — что я хочу быть с вами... коммунистами.
Никто не проронил ни слова. Снопко поднял голову и при свете зимних звезд посмотрел ей прямо в лицо. Зимиак сделал шаг вперед и прижал руки к груди. Дмитрий молчал, но Веронике показалось, что он расправил плечи и раскрыл рот, чтобы что-то сказать.
— Ты хочешь вступить в партию? — медленно спросил Андраш и наклонил голову, желая заглянуть ей в глаза.
— Да...
Сердце у нее стучало так, что она чувствовала его биение где-то в горле. Она не боялась, но была взволнована. Вот она стоит перед мужчинами, которым может показаться слабой, неопытной, трусливой... Достаточно, если один скажет и остальные к нему присоединятся. С тех пор, как она с партизанами, она знает, что означает слово «коммунист». Он продолжает идти, когда другие уже не могут; он должен стоять твердо, когда другие падают; он должен помогать слабым. Быть сталью и мягким куском хлеба.
— Прошу высказываться, товарищи, — серьезно сказал Андраш голосом, переходящим в шепот.
Вероника смотрела перед собой. Деревья и человеческие фигуры сливались в одно целое.
— Почему ты решила вступить в партию именно сейчас? — спросил Дмитрий.
— Правда, почему? — присоединился к нему Зимиак. — Еще немного, и мы перейдем через линию фронта к своим, вот тогда и можно будет подумать.
— Не отговаривай, командир, — вклинился в его речь Снопко.
— Я... — заторопилась с ответом Вероника. — Я по-другому не могу... Я знаю, что после туннеля нас останется еще меньше. И если меня убьют...
— Не надо об этом: ты еще слишком молода, — перебил ее Андраш.
— Если я погибну, — продолжала Вероника, но голос ее окреп, — то не хочу умереть, как мама, которая всю жизнь молилась на тех, кто потом убил ее...
— В тебе заговорила ненависть, — заметил Снопко.
— Если мы перейдем фронт, — при этих словах Вероника закрыла глаза и снова увидела дом, высокую трубу, из которой тонкой струйкой поднимался дымок, — то хочу продолжить то, что делал отец... Может быть, когда-нибудь я выйду замуж и у меня будут дети, свои заботы, но я все равно буду делать все, чтобы не было войны и бедности. Я хочу, чтобы мои дети улыбались, а не протягивали голодные руки за куском хлеба, как мы когда-то.
Вероника удивлялась своему красноречию — слова, простые и легкие, летели сами собой, хотя она говорила не только о себе, но и о чем-то далеком, желанном.
— У кого есть вопросы к Веронике?
— Давайте голосовать.
— Я бы еще кое-что хотел сказать, товарищи, — проговорил Андраш. — Мне еще не приходилось вот так принимать в партию, и может случиться, что...
— Ничего не может случиться, — прервал его Снопко. — Дело не в том, где принимаешь, а кого принимаешь. Заслуживает ли он того, чтобы мы, ни на минуту не сомневаясь, подняли за него руку.
— Правильно, — кивнул Дмитрий. — Когда кончится война, тогда мы отпразднуем это событие, а сейчас надо думать о предстоящей схватке.
— Кто за то, чтобы принять Веронику в члены Коммунистической партии?
Одна за другой все руки поднялись вверх.
— Девочка моя, — прошептал Снопко. — Девочка...
— Товарищи, я знаю, что у вас нет для Вероники партбилета, — начал Дмитрий.
— Откуда его теперь взять, — буркнул Андраш.
— Что же, с партбилетом придется подождать, — сказал Зимиак.
— Нет, — покачал головой Дмитрий. — Дайте ей партбилет убитого комиссара. Пусть она его носит и бережет, а когда придет время, получит собственный.
Все молча кивнули. Андраш расстегнул пальто и достал маленькую книжечку. С минуту держал ее в руке, а потом бережно протянул Веронике. Закоченевшими от холода пальцами она взяла партбилет комиссара, положила его на ладонь, как птенца, которого собиралась согреть и уберечь.
— Спасибо вам, — прошептала она, поднесла партбилет к губам и поцеловала. Потом завернула его в маленький носовой платочек, единственную вещь, оставшуюся у нее от матери и от отца, и спрятала туда, где громко билось взволнованное сердце.
Мужчины один за другим пожали ей руку. А через четверть часа они уже двигались к туннелю.
Вместе с ними в первых рядах шла Вероника.
