Весь мир под крылом - [4]

— Да, она, она! Та, о которой я вам рассказывал, та девушка, которую я видел в окне трамвая, на седьмой станции! — ответил командир.

— Вот, черт! — буркнул бортинженер. — Напугал, Иваныч! Я уже думал, с самолетом что случилось! А тебе снова призраки мерещатся. Да, представь, сколько ей сейчас должно быть лет!

— Все правильно. И лет ей столько, сколько должно быть. Но это она, она! Я точно знаю! И она на меня так смотрела! Она тоже мня узнала.

— Узнала она его! — сказал бортинженер. — Пялишься на бабу, как ненормальный, конечно, она будет на тебя смотреть!

— Да нет, Петрович, не то, не то ты говоришь. Я точно знаю, это она, она! Все было, как тогда, когда я увидел ее в окне трамвая, словно вспышка сверхновой звезды.

— Ты походил, говорил с ней? — спросил штурман.

— Нет, не походил и не говорил, — ответил Анатолий Иванович, — нельзя, нельзя, Ильич, понимаешь? У нее муж и дочка, они вместе летят.

— Почему ты думаешь, что это муж и дочка? Может просто соседи? — сказал бортинженер.

— Я не думаю, я знаю. Просто знаю, и все. Это она, моя не встреченная судьба.

— Да, детское живет в нас до седых волос, — пробурчал бортинженер, — или на старости в маразм впадаешь.

— У тебя сын, у нее дочь, — сказал штурман. — А может именно в этом судьба? И встретил ты ее тогда, когда нужно?

— Ну, подойди к ней, поговори, — сказал бортинженер, — может штурман и прав, черт его знает?!

Бывает, что какое-то событие, случайный взгляд или запах вдруг вызовут из глубин памяти давно забытые мгновения, и образы прошлого вновь всплывут в мельчайших подробностях, казалось бы, давно утраченных, затерянных, затертых новыми впечатлениями. Анатолий Иванович снова увидел то далекое весеннее утро, когда цвела акация, и солнечный свет пробивался сквозь зеленую листву, пятнами ложась на красный борт трамвая, и даже номер вагона видел он, как тогда, много лет назад. Девушка с короткой стрижкой, с большими, как у испуганного зверька, глазами смотрела на него сквозь вагонное стекло, рот ее был чуть приоткрыт, будто хотела что-то сказать, она смотрела так, как смотрят люди на случайно встреченного близкого человека в чужом, далеком краю, встретить которого здесь, сейчас никак не рассчитывали.

Удивленно приподнятые брови, маленькая родинка на левой щеке, прядь волос, спадающая на лоб — все это было знакомо и близко до боли, будто они уже прежде встречались, но он никак не мог припомнить, где и когда. Он хотел вскочить в трамвай, но ноги не двигались, руки онемели… двери закрылись, вагон тронулся и, покачиваясь на рельсах, ушел, растворяясь, исчезая в зеленой листве; а он еще долго смотрел вдаль, не в силах двинуться с места.

— Командир! Удаление двести, снижаться пора, — сообщил штурман.

— Вася, запроси погоду в Одессе, — сказал Анатолий Иванович.

— Командир, Одесса минимум погоды дает, — доложил второй пилот.

— Будем садиться, — ответил Анатолий Иванович. — Запроси снижение с эшелона.

Призраки былых лет, неясные тени прошлого, знаки несбывшейся судьбы, всплывшие из глубины подсознания, растаяли в напряженной работе по подготовке к снижению и посадке в сложных метеорологических условиях. Там, за спиной, в двух салонах самолета, было двести человек, двести судеб и судеб тех, кто встречает их в аэропорту. И главное, чтобы те, кто встречает, встретили их, живых, здоровых и невредимых.

Геннадий Дмитриев Одесса — 2015 год

Одесса разрешает посадку

Памяти всех, погибших 17 марта 1979 года, при катастрофе Ту-104, №42444, рейса Москва — Одесса

Мелкий холодный дождь. Сырость. Ветер несет с Балтики рваные клочья тумана. Холод проникает за воротник, под одежду, под кожу. Погода обычная для Питера. Все бы ничего, да видимость ноль. Аэропорт «Пулково» закрыт для взлета и посадки. Мы должны были вылететь еще в 11.50, днем, а уже ночь, около двенадцати. Долго еще ждать? Черт его знает!

Я снова вошел в здание аэропорта и поднялся в комнату отдыха экипажей. Весь экипаж в сборе. Молодой парень, второй пилот Ваня Козлов вопросительно посмотрел на меня. Первый раз с ним лечу, его назначили мне в экипаж перед самым вылетом, в Одессе, когда выяснилось, что мой второй вчера перегрелся на пляже и лететь не сможет.

Ваня раньше летал на Ан-2 вторым, на Ту-104 налетал всего 25 часов.

Штурман, Иван Степанович, не молодой, грузный, лысеющий мужик, начинавший еще на Ли-2, читает книгу. Ему не привыкать к нелетной погоде, летал на севере, в полярной авиации, а на старость лет, ближе к пенсии, перебрался в Одессу, потянуло в теплые края.

Бортмеханик Сева, круглолицый, тридцатилетний, чернявый красавец с черными усами на загорелом лице, типичный одессит, франт с Молдованки, времен двадцатых годов, сосредоточено полирует ногти.

— Ну что, командир? — спросил он, оторвавшись от своего, безусловно важного, дела. — Скоро полетим?

— А вот, сходи в метеослужбу и уточни прогноз, что они там по поводу погоды думают? — ответил я.

— А смысл? — сказал Сева. — Пусть лучше молодой сбегает.

И он снова принялся за свое важное занятие.

— Я сбегаю, я сейчас, — сказал Ваня и направился к двери.

— Во-во, иди-иди, — сказал Сева, — а то все равно дурью маешься, а лучше веник возьми, и на крышу, туман разгонять.