Весь мир Фрэнка Ли - [9]

Дальше я ее не слушаю.

Мама с папой словно окружили себя высокой ледяной стеной и не желают знать, что происходит за ней. А я будто одинокий воин с мечом. И я сдаюсь. Я ужасно скучаю по Ханне. В свое время она постоянно спорила с родителями о справедливости, как настоящий юрист, которым она в конце концов и стала. Ханна не отступала ни на миллиметр, ни за что. Она спорила до победного и никогда не изменяла себе. Она ничего не боялась.

Что значит быть корейцем?

Как быть с детьми, рожденными от оккупантов, китайцев и японцев? Как быть с кореянками со «станций утешения»?[11] Им нужно запретить быть кореянками?

Вы не находите, что надо жить в Корее, для того чтобы быть настоящим корейцем?

Вы не считаете, что надо свободно говорить на корейском, для того чтобы считаться корейцем?

Зачем вы приехали в Америку, если вы все такие из себя корейцы?

И как в этой ситуации быть нам с Фрэнком?

Раньше я думал, что Ханна очень смелая, но потом решил, что оно того не стоит. Смелые первыми идут в бой. И первыми погибают.

Я жду, пока родители замолчат, и потом задаю вопрос:

– А если я буду встречаться с чернокожей? – Я хочу напомнить им про Ханну, но не делаю этого.

– Фрэнк, перестать. Это не смешно, – отвечает мама с серьезным выражением на лице.

Она бросает взгляд на папу. Тот спит. Бумажный стаканчик в его руке опасно наклонился. Мама берет стаканчик и ставит его в подстаканник между передними сиденьями. Теперь все это выглядит еще более омерзительно.

– Ну а если с белой? – не унимаюсь я.

– Нет, – отвечает мама.

– Значит, только кореянка.

Мама вздыхает:

– У тебя белый девушка?

– Нет.

– И не надо, о’кей? – просит она. – Большой глаза лучше. Красивый глаза.

У мамы пунктик по поводу девушек с большими глазами. И мама Джо повернута на том, что у девушек должны быть большие глаза. И все родители лимбийцев тоже. Однажды мы во время Сборища пытались понять, почему так. Кто‐то сказал, что это, возможно, объясняется тем, что от гражданской войны жителей Южной Кореи спасли большеглазые американские солдаты. Это переросло в изучение размера глаз у генерала Макартура[12]. Потом мы стали обсуждать большие глаза персонажей японского аниме, и закончилось все спором о том, что лучше – японская манга или корейская манхва. Мы даже бросались Lego.

– Ты жениться на кореянка, – советует мама. – Так все проще.

Я прижимаю основания ладоней к глазам:

– Это вам будет проще.

Еще хочется добавить: «Да мне совершенно все равно, какой она будет национальности», но я ничего не говорю. Мы уже не раз обсуждали этот вопрос, и наши мнения по‐прежнему расходятся.

– Не только мы, – говорит мама. Она возмущена. – Всем удобнее. Корейский девушка, мы собираться с ее родители, мы говорить по‐корейски. Удобнее, лучше. Мы вместе есть корейский еда, вместе ходить в корейский церковь. Еще лучше.

– Это вам лучше.

– Нет. – Мама начинает говорить громче: – Ты понимать, когда у тебя свой ребенок. О’кей, представлять – у меня ребенок от смешанный брак. Люди спрашивать: «О, какой национальность этот ребенок?» Проблема для ребенок. Проблема для тебя! Что это за жизнь? Ты думать о ребенок.

И я думаю о ребенке. Не о своем ребенке, а о будущем ребенке Ханны и Майлза. Я много раз видел детей от смешанных браков, и эти детишки, как и все остальные, очень милые. Каким же жестоким надо быть, чтобы иметь что‐то против детей от смешанных браков!

Слушайте, да о чем я здесь вообще говорю?! Я ненавижу слово «смешанный». Всего пару поколений назад люди называли «смешанными» детей от браков французов и русских. Сейчас таких детей называют просто «белыми». Слово «смешанный» провело захват моего мозга и выбило меня из колеи.

Я сдаюсь:

– О’кей, мам.

– Не переживать, – успокаивает меня мама. – Я знаю много хороший девушка.

Я массирую себе виски. Разговор зашел в тупик, я могу сказать лишь: «О’кей, мам». И я говорю:

– О’кей, мам.

Глава 4 Хуже некуда

Я не люблю алгебру. Но вот сами уроки алгебры – совсем другое дело.

Алгебра начинается безбожно рано – в семь утра, еще до того, как все нормальные люди приходят в сознание. Глупо было составлять такое расписание. Наш учитель мистер Софт[13] это прекрасно понимает, поэтому на каждый урок приносит нам кофе и дюжину пончиков – по два каждому.

Мистер Софт приглушил свет. Мистер Софт включил джаз на прикольном винтажном бумбоксе. Мистер Софт – один из самых деликатных людей из всех, кого я знаю. Его полное имя – Берри Софт.

– Не хочешь чего‐нибудь особенного этим утром, Фрэнк? – мягко спрашивает мистер Софт. – Я привез свою кофемашину и с удовольствием сделаю тебе капучино.

Наши парты составлены в круг, мистер Софт сидит на стуле по‐турецки. Лицо мистера Софта подсвечено старым проектором 1969 года (реально таким старым). Мистер Софт пишет на прозрачном экране фломастерами на водной основе. Никаких тебе ноутбуков и смартфонов. Только формулы, принципы и написанные от руки задачи.

– Смотрите, что общего есть у знаменателя и числителя, – говорит мистер Софт, рисуя от руки на экране проектора. – Смотрите, что можно сократить. Хоп-хоп, этих ребят вычеркиваем, хоп, и у нас получается ответ.

– И какой же ответ? – спрашивает сидящая рядом со мной Брит Минз.