Весь мир Фрэнка Ли - [33]

– Было бы очень мило увидеть, как Фрэнкли ведет себя в обществе мамы, папы и сестры. Как он говорит, как двигается? – продолжает Брит.

От упоминания Ханны у меня сжимается сердце.

Я знаю, что не смогу скрывать Брит от родителей, если буду встречаться с ней. Встреча с родителями – это не неизбежность, это совершенно нормальное явление. Все нормальные люди сначала встречаются, а потом, когда отношения переходят на новую стадию, начинают общаться и с самыми важными людьми человека, в которого они влюблены. Так обычно происходит со всеми. Я уже дважды виделся с родителями Брит, и мне они очень понравились. И мне понравилось наблюдать за тем, как Брит ведет себя при родителях. Поэтому я понимаю, что она имеет в виду, говоря о «естественной среде обитания».

Я понимаю, что не смогу окончательно и бесповоротно отделить мир Фрэнка и Брит от мира мамы с папой. Это так же невозможно, как – ну я не знаю – отделить Корею от Америки здесь, в Плайя-Месе. Долго жить двойной жизнью не удастся.

Еще до того как Брит начала говорить, я понял, что она сейчас скажет.

– Может, ты пустишь меня в эти выходные в твою среду обитания? – спрашивает Брит. – Я бы хотела увидеть тебя в естественном окружении.

– Да, конечно, это было бы здорово, ага, – моментально отвечаю я, а на самом деле это означает: «Думай, черт возьми, думай!»

Мне кажется, что пальцы ног начинают отрываться от пола. Я не могу ей отказать. Это было бы крайне странно. Но что же делать?

– Это было бы потрясающе, – говорит она. – Прости.

– За что?

– Я пообещала себе не использовать слово «потрясающий». Оно слишком заезженное.

– Это потрясающе, – говорю я лишь для того, чтобы у моего мозга было больше времени на разработку плана.

– Перестань, – отвечает она, в ее голосе слышится улыбка.

Наконец я придумываю решение: чем больше, тем лучше. Меня спасет количество.

– Есть идея. Я попрошу маму устроить корейское барбекю. Мы пригласим упэшников, и у нас будет свое собственное Сборище.

– Хм… – отвечает Брит.

Я хмурюсь, потому что понимаю: она точно представляла себе не шумное барбекю. Она мечтала о семейном ужине со мной и моими родителями. Ей хотелось, чтобы все было как в кино про белых подростков. Она хотела, чтобы ее представили. Брит молчит. Я буквально чувствую, как она отгоняет образ ужина. Наконец Брит радостно говорит:

– Отличная идея! Просто потрясающая. То есть не потрясающая, а…

– Может, блестящая? – предлагаю я.

На самом деле она может произносить слово «потрясающе» сколько угодно, мне совершенно все равно. Я с облегчением выдыхаю. Брит познакомится с мамой и папой (все будет как у всех нормальных пар), а я сохраню в тайне наше соглашение с Джо. Я убью двух зайцев одним камнем, пусть эта метафора и необоснованно агрессивная.

– Блестящая идея, – говорит Брит, и я чувствую, что она улыбается.

Я вдруг понимаю, что схватился за дверной косяк и внимательно вслушиваюсь в интонации ее голоса.

– Фрэнки-младший! – раздается снизу мамин голос. – Ужин готов!

– Мне надо идти.

– Я по тебе скучаю.

– Я скучаю сильнее.

– О боже, – стонет она, – до чего мы дошли!

Мы заканчиваем разговор. Я смотрю на небольшую сияющую люстру над лестничной площадкой.

– Блестяще, – говорю я люстре.

* * *

Ужин получился, так сказать, интернациональным: китайско-американская говядина с брокколи и жареным рисом, японские сашими и мисо, корейские чапче и даегу джорим и итало-американская лазанья. Папа приносит на наш «детский» стол еще пива. Мама опять протестует, но настроение у всех праздничное, и она сдается.

– Это хороший, – говорит папа, – называться бельгийский траппистский эль.

– Так ты его покупаешь по оптовой цене? – интересуется папа Джо.

Его английский на много световых лет опережает папин, хоть акцент никуда не исчез.

– Это самый дорогой из то, что мы продавать, – отвечает папа.

– Тогда, мистер Ли, я возьму три, – говорит папа Джо, доставая из бумажника стодолларовую купюру. Мне хочется закатить глаза и сказать: «Ну да, мы понимаем, что вы самый богатый, самый умный и самый трудолюбивый иммигрант за всю историю Америки».

– Айгу, сейчас же убирать деньги, – возмущается папа.

Они смеются, а потом папа Джо вежливо, двумя руками, берет одну бутылку со словами: «Спасибо большое, мой сонбэ».

– Пожалуйста, хубэ.

Папа Джо называет моего отца «сонбэ», то есть «старший, наставник», потому что тот приехал в Америку раньше. Мой папа называет его «хубэ», то есть «младший, ученик» – короче, нуб. Они уже несколько десятилетий так друг друга называют, превратив все это в комедию, которая им очень нравится. Мне кажется, это действительно забавно, потому что они на самом деле ровесники. Или, может, потому что папа Джо по всем параметрам перегнал своего «наставника»?

Джо наливает себе пива в бокал. Я испытующе смотрю на нее: «Может, тебе уже хватит?» В Джо вдруг что‐то меняется, она, можно сказать, начинает кокетничать. Она двумя руками берет бутылку и поднимает горлышко над моим пустым стаканом.

– Давай и тебе налью, юбс.

Все в комнате на мгновение замолкают, а потом издают дружное «А-а-а-ах!». «Юбс» – слово на конглише (то есть на разговорном корейско-американском английском), сокращение от йобо, что в переводе с корейского означает «дорогой». Но «дорогой» не как товар в магазине, а как обращение в паре – дорогой и дорогая.