Весь мир Фрэнка Ли - [30]

Он кладет мне руку на плечо и дружески сжимает его.

– Я тебя понимаю. Правда.

– Я не знаю, что там будет «потом». Никто не знает. Я просто… Я просто провел чудесный вечер с Брит. Один из лучших в моей жизни. И сейчас я хочу говорить только об этом. Сейчас я не в состоянии думать о чем‐то другом.

– Все, все, все, – говорит Кью, успокаивая меня, – я тебя понял.

– Прости.

– Да все в порядке, – уверяет меня он.

– Что‐то психанул.

– Было бы странно, если бы ты не психанул, старина.

Я улыбаюсь ему:

– Ты настолько великий, что по сравнению с тобой Великая Китайская стена – это просто забор из проволочной сетки.

Кью улыбается мне в ответ:

– Ты такой горячий, что можешь ускорить глобальное потепление.

– Ты просто бомбический, хоть эвакуируй всех из здания.

Ну и так далее. Мы играем в свой собственный вариант «Дюжины»[22]: тут нужно не оскорблять соперника и его маму, а делать ему комплименты. Эту игру мы называем «Чертовой дюжиной». В ней нет проигравших, все в выигрыше.

– Я рад тому, что ты счастлив, к черту все, – говорит Кью, прищурившись: он делает вид, что смотрит на меня в несуществующий монокль, и поднимает воображаемый бокал. – За это мгновение.

– За это мгновение.

И мы делаем вид, что чокаемся.

Глава 12 Блестящая идея

– Фрэнки-младший, ты хотеть пива или чего? – спрашивает папа. – Привет, Джо, рад тебя видеть.

Папа заносит в комнату упаковку из шести бутылок – индийский светлый эль или что‐то типа того, говорят, хорошая штука, – ставит все это на пол, словно еду в клетке для странных животных, а потом уходит. На этот раз Сборище происходит у Кимов.

– Папочка, – слышится мамин голос, – не давать алкоголь.

– Они сдать тест, можно расслабляться, – отвечает папа.

Да, это правда. Сегодня утром я разделался с тестом. Хотя такое ощущение, что это тест разделался со мной.

Сначала я чихнул в свою брошюру с вопросами (занимательная книженция), правда, у меня не было ничего, чем можно было бы вытереть нос, разве что самой этой брошюрой. Потом у какой‐то девчонки зазвонил телефон. Ее так и выгнали бы с экзамена, если бы не пылкая трехминутная речь о том, что она мечтает стать педиатром. Это представление было занимательным, но очень меня отвлекло. Упэшники собрались на улице у флагштоков. По тому, как все пинали засохшую траву, я понял, что они, как и я, собой недовольны.

– Нет, ребят, до конца еще далеко, – сказал Пол Олмо. – Мы еще сотрем себе задницы во время подготовки ко второму тесту.

– Сотрем себе задницы? – переспросила Найма Гупта.

– Ты понимаешь, о чем я, – отвечает Пол. – Ладно, давайте isang bagsak.

Isang bagsak – это такая филиппинская фишка, когда все начинают одновременно хлопать и хлопают все чаще и чаще, чтобы потом закончить одним общим хлопком. Пол еще называет это «хлопком единения». Наш хлопок единения вышел каким‐то кислым и саркастичным. Сейчас, глядя на лица лимбийцев, я понимаю, что у всех них в голове одна и та же мысль: «Я мог бы написать лучше».

Я бросаю взгляд на пиво:

– Пап, да я вообще‐то не пью.

– И все равно спасибо вам большое, – говорит Джо, с улыбкой глядя на папу.

А она молодец. Папа некоторое время смотрит на нее, потом снова переводит взгляд на меня. Потом словно вспоминает, что в комнате есть и другие люди.

– Все сегодня хорошо поработать. Когда следующий тест?

Комната погружается в уныние. Папа только что вслух сказал, что до конца еще далеко.

Мама с папой уходят вниз играть с остальными родителями в ют-нори на большом пушистом норковом одеяле. Оно называется норковым не потому, что сшито из шкурок убитых норок, а потому, что оно мягкое и пушистое, как мех норки. Ют-нори – древняя игра, ей, наверное, миллион лет. Там надо кидать кости (только вместо привычных кубиков здесь толстые палочки, выточенные из березы) и двигать фишки по игровому полю. Мне кажется, это одна из самых первых настольных игр, когда‐либо существовавших в мире, но я не уверен. Надо будет потом проверить.

Даже наверху я слышу, как бьются друг о друга березовые палочки. Их стук, звонкий и древний, кажется совершенно неуместным в современном пригороде. После каждого броска палочек я слышу снизу крики «У-у-у-у!» и «А-а-а-а!», стоны или взрывы смеха. Мне хочется спуститься вниз с диктофоном и записать этот прекрасный, почти хрустальный стук березовых палочек, но боюсь, если сделаю это, все будут смотреть на меня как на идиота и начнут задавать вопросы. Поэтому я просто сижу и смотрю в потолок, а Джо смотрит на меня.

– Идиотский тест, – говорит она. – Когда же этот детский сад закончится?

Это школу она называет детским садом.

Джо хочет поступить в Университет Карнеги-Меллон в далеком Питсбурге, чтобы научиться делать роботов с искусственным интеллектом, которые в конечном счете уничтожат все человечество. Элла Чанг вяжет тонким крючком демона-зайца в технике амигуруми. Джон Лим тоже пришел, он играет на планшете в Craft Exploit. Здесь и Эндрю Ким – в конце концов, это его комната. Эндрю качает бицепсы и не отрываясь смотрит на пиво.

– К черту все. Я выпью, – говорит он и с нетерпением откупоривает бутылку.

Эндрю на низкоуглеводной диете, он хочет сбросить пять кило, которые обычно прибавляет камера всем, кто в кадре. У Эндрю есть мечта: он хочет стать первым американским актером азиатского происхождения, который – цитата – «поимеет белую тетку в блокбастере, и при этом она будет совсем голая, никаких меркинов». Конец цитаты. Мне пришлось выяснять, что такое «меркин»