Весь мир Фрэнка Ли - [27]

– Да, по‐своему неплохое, – соглашается она, рассматривая интерьер. – И никакого китча. Ненавижу китч. Китч – это когда ты видишь вещь не такой, какая она есть, а такой, какой тебе хотелось бы, чтобы она была.

– Китч – это когда смеешься над чьим‐то вкусом.

– Это просто подло, – соглашается Брит.

Я думаю о маминых курицах и папиных крючках. Это китч? Или, может, я просто слишком жесток к родителям?

Скорее всего, именно последнее. Может, в восьмидесятые в Корее было круто собирать куриц и настенные крючки.

– Да, подло, – соглашаюсь я и мысленно обещаю себе исправиться.

На стене висят прозрачные часы в форме пивной кружки, в них пузырится жидкость янтарного цвета. Этим часам, наверное, уже лет пятьдесят.

– Смотри, какие часы, – говорю я. – Это не китч, это же просто прекрасно.

– Кстати, а как у тебя со временем? – спрашивает Брит.

– Никуда не тороплюсь, – заверяю ее я. – Времени навалом.

– Кру-у-у-ть, – отвечает Брит, как ребенок.

«У нас масса времени, потому что мы с Джо заключили договор», – думаю я. Но Брит тут же отвлекает меня от размышлений. Она поворачивает голову, и прядь ее волос попадает в какао. Я тут же отодвигаю ее чашку.

– У тебя волосы в чашку попали, – говорю я.

Она берет мокрую прядь и подносит к моему лицу.

– Не хочешь попробовать?

– Ну-у-у, – с сомнением мямлю я, но беру кончик пряди в рот.

– Фрэнк Ли, ты просто сумасшедший.

На мгновение мы оба становимся серьезными. Мы здесь, мы в моменте. Действительно, высасывать какао из волос девушки – это дичь. Кто вообще так делает? И кто позволяет это делать? Но Брит сама меня об этом попросила. Она хотела, чтобы я так сделал. И я ужасно горд тем, что являюсь единственным человеком на земле, который сосал волосы Брит Минз.

Мы заказываем еще по какао и картофелю фри. Мы вообще не смотрим на телефоны. Я знаю, что до оговоренного с Джо времени возвращения домой у меня есть по меньшей мере час. Мы с Джо решили, что на всякий случай, чтобы не спалиться, возвращаться домой будем приблизительно в одно и то же время. Вскоре работники кафе начинают ставить перевернутые ножками вверх стулья на столы. По пути домой мы с Брит высовываем руки, будто крылья, из окон машины и ловим ладонями воздух.

– Если будем держать руку под правильным углом, то машина взлетит, – шучу я.

– Я стараюсь, как могу, – отвечает она со странным смехом, который слегка напоминает плач.

– Взлетаем, взлетаем, – кричу я.

Перед красной дверью (теперь я точно вижу, что она красная, а не коричневая), прямо у металлического собачьего зада, мы целуемся в последний раз. Потом я сбегаю по ступенькам, не поскользнувшись и не упав.

Я приезжаю домой и оставляю машину на улице. Я не хочу громыхать дверью гаража и будить родителей. В коридоре я снимаю обувь и аккуратно ставлю ее параллельно обуви мамы с папой на блестящем полу из коричневой плитки. Зайдя в свою комнату, я замечаю, что кто‐то заботливо оставил включенным ночник, чтобы я не плутал в темноте, и подготовил для меня кровать. Я падаю в постель и уже начинаю засыпать, но вдруг вспоминаю, что надо отправить одно короткое сообщение.

«Подтверждаю. Вернулся на базу». – «Я тоже на базе. И уже в кровати», – отвечает Джо. «Как вечер?» – «Очень круто, – отвечает Джо. – Чувствовала себя Золушкой, которая осталась на балу после двенадцатого удара». – «И ты не превратилась в тыкву!» – «Ха! Как там Б?» – «Бомбически, – отвечаю я. – Идеальный вечер». – «Тогда ура!» – «Ура!»

Джо отправляет мне гифку, где два футболиста пытаются дать друг другу пять, но промахиваются и вместо этого одновременно лупят друг друга по лицу.

– Спокойной ночи, Джо, – бормочу я и засыпаю безмятежно и глубоко.

Глава 11 Подмена драгоценностей

На следующий день в Магазине я совершенно бесполезен. Я забываю положить покупки в пакеты, неправильно отсчитываю сдачу и смотрю мимо покупателей.

– Кошмар, – говорит папа, радостно посмеиваясь. – Ты находиться в состоянии так называемый постоянный отвлечение.

Но он на меня не злится, ничего такого. Он все смеется и смеется, потому что считает, что я встречаюсь с Джо Сонг.

Ночью мы с Брит переписываемся, но совсем недолго, и заканчиваем раньше, чем можно было бы предположить. Такое чувство, что мы откладываем разговоры на понедельник, чтобы пообщаться в школе лично. Так что я желаю Брит спокойной ночи и достаю из жестяной коробочки подарок ее отца. Это небольшая бобина со старой пленкой. Я аккуратно вставляю ее в мой старый переносной двухкатушечный Sony (у меня целая коллекция звукозаписывающего оборудования) и начинаю оцифровывать понравившиеся мне фрагменты записи. В какой‐то момент я слышу голос мамы Брит и визг тормозов поезда метро.

– Посмотри на этих двоих, – говорит мама Брит.

– Снимете номер, – отвечает мужской голос.

Это папа Брит.

– Интересно, а мы такие же? – спрашивает она.

– Ну, я очень надеюсь, что да, – отвечает папа Брит.

Мама и папа Брит говорят почти так же, как мы с ней сейчас. Интересно, думаю я, а как разговаривали мои мама с папой, когда папа только начал ухаживать (как выразился папа Брит) за ней? Такой записи нет, а если бы она и существовала, то была бы на корейском. При желании можно было бы перевести. Но тогда она звучала бы совсем иначе.