Проклятие!
Раф устало опустил на руки раскалывающуюся от боли голову.
Что ему теперь делать? Ясно, что ключ от его прошлого в руках у Эммы Локвуд.
Его взгляд упал на черный уголок, видневшийся из-под стола. Раф сунул кольцо в нагрудный карман рубашки и, подойдя к столу, поднял тонкую кожаную папку. Ее работы.
Он с любопытством расстегнул молнию, выложил работы на стол и улыбнулся: это было именно то, что нужно для его журнала, именно тот вид рекламы, который он мысленно видел в новом, поставленном на коммерческую ногу издании.
С внутренней стороны папки был прикреплен маленький листок — ее визитка с адресом и телефоном.
Теперь он ее найдет. Ему была нужна Эмма Локвуд — для себя лично и для «Прошлых времен Юга».
Она могла спасти их всех.
Эмма вкатила свой «сатурн» в сарай, который теперь служил им гаражом, заглушила двигатель и тупо огляделась. Она была дома. В голове у нее царила полная неразбериха.
Единственное, о чем она помнила и что имело значение, — это предательство Рафа. Раф предал ее самым ужасным образом.
Его смерть уже была своего рода предательством, но тогда это, по крайней мере, от него не зависело. Никто не выбирает смерть. Теперь…
Теперь это был сознательный акт.
Ее руки словно тисками сжали руль. Как самоотверженно она защищала его тогда, после его «смерти», когда почти месяц жила у отца, снося словесные, а порой и физические оскорбления Сесила Грэя.
Только окончательно убедившись, что Раф не вернется (после того, как поиски тела были официально прекращены), Эмма подчинилась приказу отца и вышла замуж за человека, которого он выбрал для нее в высшем обществе Мемфиса. Тогда она бы сделала что угодно, лишь бы вырваться из-под отцовской власти.
Почти два года Эмма пыталась приспособиться к жизни с Джерри в Нашвилле. Но когда он ее ударил, она ушла: терпеть физические оскорбления от кого бы то ни было Эмма больше не собиралась. Она вернулась в Мемфис, но не домой. Отца она увидела только на смертном одре.
И все это время, несмотря на испытания, что ей пришлось вынести, Эмма верила, что Раф любил ее. Эта вера была единственным, что поддерживало ее. Рушилась вера в людей, в справедливость жизни, но вера в любовь Рафа оставалась непоколебимой.
Теперь рухнуло и это. Последняя опора разбилась вдребезги, как и ее сердце шесть с половиной лет назад.
Что же ей теперь делать? Где найти силы, чтобы притвориться, что жизнь осталась прежней? Как ей справляться с этой жизнью каждый день?
— Мама!
Маленькая стремительная фигурка обежала вокруг машины и затормозила рядом с ней.
— Как ты рано! Получила работу? Можно я не буду ложиться, а посмотрю «Отважных»? По третьему каналу, вместо кабельного? Рэнди собирается смотреть. Можно я тоже? Ну пожалуйста. А? Можно?
Эмма устало улыбнулась и открыла дверцу. Вот она, ее ходячая, говорящая, бегающая и вертящаяся причина жить — ее пятилетний Габи. Все ее горестные, полные жалости к самой себе размышления мигом улетучились — вот ради кого она будет и дальше подниматься каждое утро. Эмма притянула сына к себе.
Габи какое-то мгновение терпел эти объятия, потом вырвался. Пытливо всмотревшись, он спросил:
— Ты плакала?
Эмма торопливо вытерла следы слез на щеках. Он не должен видеть ее плачущей.
— Я… мне пришлось ехать навстречу солнцу, и глазам стало больно.
Для доверчивого Габи этого оказалось достаточно.
— Можно я не буду ложиться, мам? «Отважных» показывают по нашему телику! Ну можно, мам? Пожалуйста!
С тех пор как прошлым летом Рэнди побывал на игре «Отважных из Атланты», мальчики стали страстными болельщиками этой команды. Однако их игру показывали в основном по кабельному телевидению, а кабельное телевидение было дорогим удовольствием, без которого они вполне обходились.
— Рэнди будет смотреть, — настойчиво повторил Габи.
Рэнди Дженкинс был лучшим другом Габи: во-первых, они были ровесниками и жили рядом, а во-вторых, мать Эммы присматривала за мальчиками в будни, когда родители Рэнди были на работе. Его отец был врачом в детской больнице, а мать — помощником прокурора города. Поэтому они могли позволить себе кабельное телевидение. Они могли позволить себе все что угодно. Соперничать с ними в достатке Эмма даже и не пыталась.
— А что сказала Буля? — спросила она сына.
Булей Габи называл бабушку с тех пор, как начал говорить.
— Она сказала, чтобы я спросил у тебя.
Неудивительно, что он носился по дому как крошечное торнадо. Эмма заколебалась. Пожалуй, если они позволят ему ловить светлячков дотемна, посадят в теплую ванну, а потом сядут с ним рядом перед телевизором, он уснет еще до первой рекламы.
— Ну, хорошо. Буля на заднем крыльце?
Габи кивнул, потом крепко обнял мать.
— Спасибо, мам!
Она успокоила свою совесть, дав себе слово записать для Габи эту игру на видеокассету.
— Ты получила работу? — спросил сын нетерпеливо.
Эмма покачала головой.
— Нет.
Мордашка у него вытянулась.
— Значит, у меня не будет собственной комнаты.
— Да, какое-то время. Мне очень жаль.
Крыша текла, так что пользоваться вторым этажом было нельзя. Они все обитали на первом, и поэтому Габи приходилось спать вместе с матерью в комнате, которая служила когда-то небольшой гостиной.
