Вервольф. Осколки коричневой империи - [102]

И еще один фактор. Франция, подобно СССР, не имела ни времени, ни ресурсов, чтобы должным образом подготовиться к оккупации Германии. Разница состояла в том, что СССР вел ожесточенные боевые действия, а Франция была оккупирована немцами. Но в отличие от СССР французы не намеревались в кратчайшие сроки передать власть местным антифашистам. Более того, они перебросили в Германию туземные части, которые с практической точки зрения были абсолютно бесполезны. Вояки из туземцев (алжирцев, марокканцев) были еще хуже, чем из французов. Это был еще один мелочный мстительный шаг — насилие над «расово исключительными» немцами должны были творить выходцы из третьего мира. Союзники Франции не могли скрыть своего удивленного возмущения. В те дни одна британская газета писала: «Вполне естественно, что в этих немцах зреет недовольство. Есть реальная опасность, что оно распространится по всей Западной Германии».

Но вся эта мелочность, мстительность и алчность маскировалась воинственной бравадой. Но эта бравурная маска очень быстро слетела с главы французской оккупационной зоны генерала Жана де Латтраде Тассиньи. Для этого, оказалось, достаточно посетить в середине мая 1945 года Констанц, один из немногих немецких городов, радушно приветствовавших французских «освободителей». Взору генерала предстали последствия актов саботажа и многочисленные свастики, нарисованные на стенах домов. Он был вне себя от гнева, когда узнал, что местные леса были переполнены «вервольфами», а местные жители весьма охотно помогали им. Настроение мирного населения очень быстро изменилось. Жители хотя и опасались репрессий, но не скрывали своей враждебности в отношении французов. А что можно было ожидать, если за несколько месяцев в заложниках оказалось 400 мужчин? Местные власти весьма неохотно выполняли приказы французов. Сами же французы даже не пытались хоть как-то обезопасить местных антифашистов от вылазок «вервольфов». Генерал Жан де Латтр де Тассиньи решил вмешаться в ситуацию в своей характерной манере. Во время проезда по Констанцу он обратил внимание на то, что символы французской власти находились в неподобающем состоянии. Он решил, что их испортили враждебно настроенные немцы (хотя на самом деле они были истрепаны дождями и ветром). Увидев в «попирании» французского флага признак немецкой наглости, де Тассиньи принялся мстить (!). По его приказу четверть города была очищена от жителей и заселена французскими жандармами. На стенах города появились угрожающие прокламации. В случае «продолжения сопротивления» город подлежал уничтожению квартал за кварталом. Кроме этого, за одну ночь были арестованы все должностные лица города, начиная от обер-бургомистра, заканчивая начальником полиции. Все они были обвинены в потворстве саботажу и нацистскому сопротивлению. За следующий месяц сменилось четыре главы города, каждый из которых смещался со своего поста и подвергался аресту.

Это было первым, но отнюдь не последним примером так называемого «констанцского метода» управления оккупированными территориями. Он включал в себя полный букет репрессий. Самой популярной была принудительная «эвакуация» городов и деревень. Всего через нее прошло более 25 тысяч человек. Эта «эвакуация» весьма напоминала «дикие выселения», творившиеся в Чехии. 15 мая было «эвакуировано» население городов, вина которых состояла в том, что некоторые жители укрывали раненых немецких солдат. 17 мая из-за «нелояльного поведения» было «эвакуировано» все население островка Райхенау. Две недели спустя жилья лишились жители Гаймингена. В начале июня «эвакуация» затронула деревни Вайхс и Ранден. Большинство из «эвакуированных» оказалось в Эльзасе, где они были брошены на прочесывание минных полей. Лишь некоторые, рискуя жизнью, попытались вернуться домой. Швейцарские наблюдатели, в те дни оказавшиеся в Юго-Восточной Германии, отмечали, что бесчинства французов меркли даже на фоне слухов о произволе Советов, которые охотно муссировались на Западе. Дело дошло до того, что французскую оккупационную политику стали сравнивать с гитлеровской. 30 мая 1945 года «Бернер тагблатт» писал: «Притеснения, творимые французами, кажутся страшнее, чем то, что делал Гитлер. Первоначальная атмосфера свободы улетучилась. Люди угнетены. Они разочарованы. Радость обратилась в ненависть к победителям. Освободителей, которых вначале приветствовали, сейчас проклинают как поработителей… Абсолютно непонятно, почему из-за нескольких хулиганов наказание должно нести все население. Почему из-за одного человека должна депортироваться целая деревня?»

Наиболее показательный случай произошел в южнобаварском городке Линдау. Французские власти решили, что большинство населения испытывало симпатии к нацистам. Действительно, в городке произошло несколько ночных перестрелок. Поводом для массовых репрессий стали события 23 мая, когда немецкий мальчишка застрелил французского офицера. Подростка тут же казнили. В тот же день бургомистр получил по почте уведомление, что в течение нескольких часов надписи, прославляющие «Вервольф», должны быть смыты со стен домов, а их жители арестованы. В тот же день при таинственных обстоятельствах в городе сгорело несколько домов. Французы утверждали, что это был поджог, организованный «вервольфами». Немцы говорили, что это была провокация французов. В любом случае на улицах города появился грузовике громкоговорителем, через который население города предупреждалось о насильственной «эвакуации», французы намеревались заселить этот город эльзасскими беженцами и военными. Немцы, оставшиеся в городе, свидетельствовали, что французские солдаты, наводнившие город, в открытую грабили пустые дома. Видя это безобразие, в дело решили вмешаться католические и евангелические священники. Они обратились к генералу де Тассиньи с просьбой проявить великодушие и снисходительность к жителям Линдау. Безрезультатно. Не помогло даже заступничество французского армейского капеллана. Жестокость и распущенность французов потрясла американских и британских наблюдателей. Разгорелся международный скандал. Лишь после этого несчастным мирным жителям, бродяжничавшим по окрестным полям, было разрешено вернуться назад, в разграбленные дома.