Вертоградари над лозами - [10]

Над Пушкинскою вышиною:

Приветственная их тоска

Бессменною горит зарею.

– Весной и ты, простясь, уйдешь

Искать хоть признака живого;

И в странствие с собой возьмешь –

Языкова и Коневского

Весна

И я, как жил, в стране чужой

Умру рабом и сиротой

(M. Лермонтов).

Весна сияла в синем кругозоре;

Как милая с беспечною улыбкой

Звала – и радости свои умела

Отдать, отдать без жалобы. И кто

Сказал бы в этот ясный вечер

Высокий и пахучий, что и здесь

Придется видеть нам такую муку,

Придется вспомнить горькие намеки,

Что в книгах стихотворцы разбросали.

Спускались здесь малиновые шторы

На тонкий, серый призрачный ковер.

Из шкапа книги мирные смотрели;

И на массивном письменном столе –

Бумаги. На столах кругом портреты

И снимки с мозаик.

        И все

Исполнено такой печали кроткой,

Что очервоненных лучей огни

Казались смущены своею грустью.

Не так, быть может, сказываю я,

Быть может было проще и спокойней,

Но лишь подумаю:

Мне хочется заплакать,

А говорю, что знаю, без утайки,

А сам хозяин! прост и благороден

И руки тонкие, и голос слабый –

Он на диване с книгою в руках

Теперь не вспомнить мне названье книги.

Но помню: было модное изданье

С обложкой белою.

      Так он лежал,

Спокойно он глядел, рассеянный;

И книгою он не был увлечен.

Не думал он о графике старинной

И о стихах, которым жизнь он отдал;

И миг казался странным и невнятным –

Казалось, время в сером кабинете

Погибло. Все неслось безмолвно

И думать уж не мог он ни о чем,

И только думал он – зачем несчастье

Такими верными идет стопами,

Зачем он в жизнь пришел

Зачем любил, дружился и таился,

Зачем искал чужого одобренья, –

И эти мысли – праздные, пустые

Готовы были сердце разорвать.

И постепенно замерли заката

Багровые преданья – и стемнело;

Он встал, позвал слугу и вышел,

Одетый столь корректно и приятно –

И больше мы его уж не встречали.

Потом – ходили слухи… Кто их знает;

Но мы с ним дружны были, так что нам

Их повторять теперь и не годится

Земля

Е. М.

L’asur! l’asur! l’asur!

(St. Mallarme)

Я в оковах, в окопах, в оковах,

Я в цепях, молодая земля!

В дальних тучах, лиловых, суровых

Я несусь, мои сны пепеля.

Серебрятся мои покрывала.

Леденеют мои уста,

Надо мной раскрываться устала

Беспощадная пустота.

Путь далекий мне звезды означать

Звезды, мудрые девы небес –

Ветер (слезы болящие!) плачет

Зимних заиндевевших очес!

Но на южных златистых пустынях

Я сокровище мое пронесу;

(Лейся свет изумрудных и синих

Звезд, поддерживающих косу!)

Сын любимый! тобою хвалима,

Я пройду чрез века и века,

Пока, кровию не обагрима,

Не взнесется Губящей рука; –

И тогда, отделившись от тлена,

Ты взнесешься – суров и один

Непокорный и гордый из плена,

О, мой сфинкс! о, мой царственный сын!

И приемля и вновь отвергая

Ты – гармония, – слава небес, –

Ты – на пажитях нового Рая

Будешь чудом ею чудес!

Игра в кости

Н. А.

О счастии с младенчества тоскуя…

(Е. Баратыиский)

Любовь в одежде серой пилигрима,

Безумие – таинственные гости!

Но жизнь мою играю с ними в кости

И Скорбь проходит улыбаясь мимо.

И говорит – темно окрылена:

– Игрок безумный! Вот мой ясный путь,

Спеши, спеши Надежду оттолкнуть,

Мой дар: – покой и мрака тишина!

Я отвечал, Безумьем очарован:

– Еще удар, – о, подожди немного, –

И станет призраком моя тревога,

Бесславно ею я теперь закован!

И ты – плащом крылатым надо мной

Взмахнув – Любовь, свою держала речь:

– Мой сладостный тебя венчает меч,

Не будешь ты со скорбной тишиной!

И кости стукнули, и снова, снова,

Игрою ослеплен, глядел я жадно,

И Скорбь заплакала так безотрадно,

Скорбь мира милого и золотого;

И звук рыдания ее упал;

Любовь ко мне склонилась тихо вдруг

И протянула пальцы бледных рук…

– Благодарю вас, – да, я проиграл!

Борение

И так я измучен душою

(Ив. Коневской)

Я в долине протягивал руки:

Далека, далека – моя звезда.

А на высокие виадуки

Взлетают черные поезда.

Уносятся, хвостом железным

Твердь сквозящую исчертив,

Указуя громом бесполезным

Мой земной, мой дрожащий призыв.

А когда то: парус срывали

И ложилась на руль рука –

Безмятежно мы отплывали

На неведомый остров Ка.

Что там было, – пет, не изведать

И устами не рассказать, –

Нет – простую муку отведать

Нет – стремительно иссякать!

Этой жизни, такой непонятном.

Несказанно жалящий горн;

Этот танец изменный, внятный

Безначально торжественных форма.!

И на дали моих окраин

Свет ложится жесткий – дневной;

О, великий мира Хозяин,

О, не внили в суд со мной!

Как пресветлая райская птица,

Сердце сирой любовью полно,

Но достойно Тебе помолиться

Этим мертвым устам не дано.

Как тяжелые, злые пени

Как мне жизнию побороть

В ненавистной пляске мгновений

Укажи, помоги мне Господь,

Если, Господи, сердце не в силах,

Где же муки бесстыдной конец, –

Неужели на этих могилах –

Тот же грустный и мирный венец

Сад Господень

Аще забуду тебя, Иерусалиме, забвеиша буди десница моя

(Псалом СXXXVI)

Приведи, Господь, меня

В эту светлую страну.

Там растет высокий сад –

Это светлая любовь,

Там о злых не говорят,

Там – сиянье славословь.

Там любви пресветлой сени

В них звенит свирельный звон,

Успокоенные тени

Берегут твой сладкий сон.

Там высокая ограда,

Безвремённы небеса

И любви твоей награда

Будет лирная краса.

Там на весях, на реках

Там предивный вертоград,

Там страдальца напоят

И земной забудет страх.

Там сияния огня

Озаряют тишину.