Вершинные люди - [10]

Ради эксперимента она организовала новое гнездо, положила туда дюжину яиц и посадила горе-наседку.

— Не будет сидеть! — категорично прогнозировала мама наутро, собираясь навестить упорную курочку. — Это у нее случился какой-то сбой инстинкта.

Через несколько минут мама вернулась в дом, глаза ее блестели радостью и удивлением, она была оживлена, как никогда.

— Пойдемте со мной, посмотрите на чудо из чудес, — позвала нас с папой. — Сказать кому — не поверят, — продолжала она интриговать, не объясняя сути дела.

В гнезде, беспечно пристроившись сбоку, находилась маленькая наседка, а в центре, покрыв собой всю кладку, гордо возвышался цыпленок из предыдущего выводка, не меньше своей миниатюрной мамочки странный и настойчивый.

— Ого! — сказал папа. — Вот тебе и Лала.

Папа, видно, хотел сказать «ляля» — ребенок, малыш. Но, учитывая претензии птенчика на взрослость, произнес «лала», вкладывая в это слово грубоватую иронию. Так у цыпленка появилось имя.

— А это, — я показала на взрослую курицу, — будет Нана! — по примеру папы образовав новое имя из «няня».

— Как же вы не видели! — засмеялся он.

Позже мы к имени «Лала» стали добавлять «золотая». Дело было не только в том, что определился пол цыпленка — курочка, не в ее ярко-желтом оперении, а в поведении.

Лала сидела на гнезде с кладкой и на второй день, и на третий. А на четвертый моя мама, видя упорство двух претенденток, подсыпала в гнездо еще два десятка яиц. Лала не переставала удивлять нас. Когда Нана выходила размяться и поесть, ее старший птенец занимал все гнездо, и ни одно яйцо не оставалось за пределами ее увеличенного распущенными перьями тельца. Время от времени она, как опытная мамка, подгибала под себя головку и переворачивала кладку. Это было трогательное зрелище. Нане же Лала доверяла не вполне, и поэтому сама надолго не отлучалась.

Так на пару они досидели до положенного срока и вывели на свет тридцать два цыпленка. Дальше все продолжалось в том же духе. Лала росла, и под ее крыльями помещалось цыплят больше, чем под крыльями Наны. Они не разлучались. Тон задавала Нана, а Лала лишь помогала ей. Но как помогала!

Когда вошел в пору и этот выводок, Нана превратилась в обыкновенную курицу, снова начала нестись. А Лала продолжала по-детски квохтать и водить за собой цыплят, прекрасно понимающих ее исковерканный язык. Со временем они сами отказались от опеки, начали убегать от Лалы на прогулках, а потом и на ночь устраиваться отдельно. Только к зиме Лала забыла язык наседок и молчала до весны, до тех пор, пока не снесла первое яйцо и не освоила язык несушек.

Мама и папа решили не трогать Лалу и Нану, дать им возможность прожить свою куриную жизнь до глубокой старости и уйти в вечность естественным порядком.

Нана продолжала ежегодно выводить по два немногочисленных выводка, но прожила мало, семь лет. А о Лале речь еще впереди.

***

Лала не приводила по два выводка в год, как ее кукольная мама. Впрочем, теперь они не знали друг друга, а значит, и не учились друг у друга. Цыплята, как производные не только курицы, но и петуха, были у Лалы обыкновенные. То есть у некоторых просто повторялась ее окраска, другие вырастали крупными, как она, и даже со временем у нас по двору бегали почти точные ее копии, объединившие в себе и то, и другое. Но характер, степень развития (я бы даже сказала — интеллекта!) — увы, этого у ее отпрысков не было.

На следующий год дивная Лала, уникально сочетающая вышеперечисленные качества, которым мог позавидовать кое-кто из людей, с тем бесценным, что человек давно потерял, — степень родства с природой, ибо она все сокровенное укрывала от лишних глаз, — снесла кладку в более экзотичном месте, чем картофельные заросли. Не знаю, не знаю, возможно, ни в ком нет так много добродетелей, чтобы затмить недостатки. У Лалы, как оказалось, была притуплена способность учитывать фактор риска. Эта необыкновенная курочка жила напропалую, и ей безумно повезло, что она появилась на свет именно в нашем курятнике, где ее заметили и выдали полный карт-бланш на все куриные проделки, иначе не сносить бы ей головы.

Но до поры до времени мы, конечно, об этом сами не знали.

— Надо присмотреть, где Лала снесет кладку в этом году, — то ли распорядилась, то ли попросила мама, когда снова блеснуло солнышко и куры дружно запели, изъявляя желание пуститься в любовные приключения.

В самом деле, до чего же рискованное и легкомысленное это дело: долго и восторженно кричать «куд-куда, куд-куда», извещая врагов и недругов о снесении яйца! Не зря кур, в общем-то, неглупых созданий, называют дурами. И петухи не лучше — они громко вторят своим подругам, правда, после того, как яйцо появляется на свет. Именно потому, что Лалочка не была дурой в курином понимании этого слова и не кричала перед тем, как снести яйцо, я выявить, где она присмотрела место под кладку, не смогла.

Не скажу, что я глаз с нее не спускала, если бы так было, то мне удалось бы уследить за ее маневрами, но я добросовестно наведывалась на хозяйственный двор, где неслись куры, всякий раз, как слышала «куд-куда».

— Мама, а может такое быть, чтобы курица неслась через год?