Вершина Столетова - [40]
И все-таки Андрианов как-то не видел, не чувствовал, что двигало этим человеком, когда он ехал сюда, ради чего он оставил город с удобной квартирой, завод, где, судя по характеристикам, его ценили и уважали.
Оданец стал у окна и сосредоточенно, будто за этим только и шел сюда, рассматривал эмтеэсовский двор. Пальцы его сцепленных за спиной рук напряженно шевелились, точно хотели и не могли расцепиться.
— Зря обижаешься, Дмитрий Павлыч, — имея в виду вчерашний разговор, примирительно сказал Андрианов.
— Или вы меня дурно поняли, Алексей Иванович, или действительно привыкли на последних строчках сидеть, а вперед вырваться смелости не наберетесь, — не оборачиваясь, ответил Оданец.
— Если бы за одной смелостью дело…
— Так что ж теперь, сдаваться? Ну, нет, я не отступлю. Съезжу еще раз в город и уж если не у нашего начальства, так на заводе чего-нибудь добьюсь. Добьюсь!.. Только ведь опять же: легче было бы добиваться, если бы товарищи мои видели, что я здесь не зря государственные деньги проедаю, что станция наша к верхним строчкам тянется.
Андрианову не хотелось продолжать этот разговор, и, чтобы кончить его, он сказал:
— Через эту, как ты говоришь, последнюю строчку у нас сейчас и денег-то нет ни шиша, только с нового квартала будут.
— А-а, что там деньги! — Оданец досадливо махнул рукой. — Лишь бы достать, что надо, — деньги я и свои могу заложить. Правда, жене хотел послать, да ничего, обойдется.
— Нет, нет, Дмитрий Павлыч. Неудобно.
— Удобно, неудобно. Мне вот в глаза товарищам по заводу глядеть неудобно. А жена меня поймет.
— Кстати, можешь сказать ей, чтобы готовилась к переезду. Через две-три недели дом будет готов. Тебе — отдельная квартира из двух комнат.
Оданец отрицательно покачал головой:
— А куда мы поселим молодоженов?
Он говорил про двух инженеров — мужа и жену, приехавших в МТС осенью по окончании института: один работал контролером в мастерской, другая ведала механизацией животноводческих ферм.
— Потерпят до лета.
— Ну, нет. Какие из них работники будут с таким настроением? Уж лучше я сам потерплю, а они пусть занимают эту самую квартиру из двух комнат — и никаких!
В МТС что ни месяц прибывали новые работники, и нужда в жилье была самая острая. Но Андрианов по собственному опыту знал, как трудно жить порознь с семьей, и его тронули последние слова инженера. «А может, вот оно то, чего я в нем не видел, не замечал? Правильно говорится, пуд соли надо съесть с человеком…»
Пришел Гаранин.
— Ну, что надумал, Илья? — спросил его Оданец.
— Это ты насчет чего? — Гаранин, недоумевая, посмотрел на главного инженера. — Ах, насчет сводки… Нет, Дмитрий Павлович, над этим я и не думал. Тут и думать нечего — на заводе, сам знаешь, за такие вещи не хвалили.
— То завод.
— Вот тебя и пойми: то будем к заводской культуре приобщаться, то — здесь не завод… Думал я над другим.
— Над чем же, интересно знать? — в голосе Оданца послышались обиженные нотки.
— Над тем, как нам дальше ремонт вести.
— Так, так. И что же надумал?
— Если неотложных дел нет, хорошо бы нам всем дойти до мастерской, — неожиданно предложил Гаранин. — На месте-то оно видней.
Андрианов согласился не раздумывая, Оданец сначала отнекивался: сто́ит ли, дела есть, но все же пошел и он.
Вскоре они сидели в «кабинете» заведующего мастерской, за дощатым замасленным столом, в окружении ремонтников.
В углу гудела и переливалась темным малиновым цветом печка, сделанная из бензинной бочки, и от нее исходил сухой, как в русской бане, размаривающий жар. Сквозь пыльные стекла окна пробивались оранжевые лучи солнца и неверными робкими бликами ложились на лица ремонтников, вырывая из синеватого сумрака блестящие от масла скулы, подбородки, загорелые лбы.
Андрианову вспомнилось, как в годы войны, когда мастерскую с худыми окнами и дырявой крышей нечем было топить, это помещение было единственным, где трактористы спасались от стужи, а бывало, что здесь же и подгоняли мелкие детали, требующие особой точности. Трудное было время! Трудное, но и чем-то неповторимо хорошее. Какая-то собранность, горение было в людях. И он тоже стоял как-то ближе к ним, делил с ними все пополам. Сейчас — черт его знает почему! — приходится специально приходить в мастерскую, чтобы узнать, что думают трактористы о ремонте.
Разговор поначалу не налаживался, люди словно боялись, что скажут не то, чего от них ожидает начальство.
Но вот из угла, от печки поднялся старый опытный тракторист Филипп Житков.
— Если уж вы нас слушать пришли — слушайте. Кто как, а я буду говорить прямо.
— Только так, — ободрил его Гаранин.
— Было время, когда мы ремонтировали побригадно, — сказал Житков. — Каждый единоличным порядком радел о своей машине, тащил у товарища запасные части, а тот в свою очередь норовил стянуть у другого. Производительность от этого была, конечно, низкая. В этом году, с приходом нового инженера, ремонт ведем новым, узловым способом, и дело подвигается куда быстрее. Однако если ремонт у нас идет по-новому, то все остальное остается, как и было.
— То есть? — спросил Оданец.
— Да ведь машины-то мы готовим по-прежнему к весне, к лету. А что, если колхозам сейчас наша помощь нужна? Или это нас не касается? Но ведь я так понимаю: не колхозы для МТС существуют, а наоборот.
Произведения известного русского прозаика Семена Шуртакова, вошедшие в настоящий сборник, посвящены нашим современникам.Герои рассказов люди колхозной деревни. Повесть «Возвратная любовь» проникнута раздумьями об отношении к духовному наследию прошлого. Светлый поэтический мир детства встает перед читателями со страниц повести «Где ночует солнышко».
Переиздание романа Семена Ивановича Шуртакова, удостоенного Государственной премии РСФСР имени М. Горького. Герои романа — наши современники. Их нравственные искания, обретения и потери, их размышления об исторической памяти народа и его национальных истоках, о духовном наследии прошлого и неразрывной связи времен составляют сюжетную и идейную основу произведения.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.