Вершина Столетова - [41]

— Какая-то сермяжная правда в этом, может, и есть, — обгрызая ноготь на большом пальце, проговорил главный инженер. — Однако частей не хватает даже на то, чтобы, как ты говоришь, к весне подготовиться, — где уж тут о зиме думать?

— Выходит, все упирается в запчасти? — спросил Галышев.

— Да, увы, даже самое умное слово вместо подшипника не поставишь, — усмехнулся Оданец.

— А в этом и нет нужды. — Галышев широко улыбнулся. — Частей хватит. Если их экономно расходовать.

— Это уже интересно, — поднял голову Оданец.

— А очень просто. Ведь нельзя же сказать, что частей нам совсем не дают. Дают! Мы выбираем лимит, и стоп машина! Куда же уходит лимит? А вот куда: восьмому трактору, как я узнал, двадцатого октября сменили поршневую группу. Поршни, гильзы, кольца — словом, все честь честью. А двадцать седьмого ударили заморозки, и трактор стал на зимний ремонт. Сколько часов положено работать поршневой группе, это инженеру знать лучше, но проработала она пустяк. И что же? А то, что в дефектной ведомости значится: трактору номер восемь полностью заменить поршневую группу. Еще бы! Машина должна выйти на сев в полном ажуре…

— Это плохо? — спросил инженер.

— Нет, не плохо. Но ведь на этом тракторе можно бы всю зиму навоз, корма возить и только перед самым севом заменить части. И государство от этого было бы в выгоде, и трактористы не в накладе. Потому что, когда тракторист сидит за рулем на машине, он зарабатывает если не в пять, так в десять раз больше, чем когда лежит под ней, чинит.

— А что бы вы написали в сводке, которую мы подаем в область? — спросил Оданец. — Мол, часть тракторов ремонтировать раздумали?

Галышев развел руками:

— Насчет сводок не приходилось, не знаю… Что же касается машин, то из своей бригады хоть завтра же этот восьмой трактор готов отправить в ключевский колхоз на вывозку навоза. Пусть себе работает на здоровье!

— Не торопись. Ни одна машина без моего разрешения за ворота мастерской не выйдет. — Оданец наморщил гладкий лоб, постучал полусогнутым пальцем по столу. — А впрочем, тут надо подумать…

Воспользовавшись паузой, ремонтники дружно закурили, и сизый дым волнами заколыхался над столом.

— Ладно уж, скажу и про сводку, если на то пошло, — опять поднялся Галышев. — Вот сейчас по всем газетам трезвон идет: досрочно завершим зимний ремонт. И в пример ставят те МТС, которые закончили его еще по осени, еще чуть ли не в октябре. И правильно, конечно, ставят — пора нам всем научиться ремонт вести быстро и хорошо. Но вот что делают трактора в тех, примерных, МТС с осени до весны — об этом у нас почему-то писать не принято. А ведь получается, что трактора только полгода работают, а полгода стоят на приколе — чем же тут хвастать-то? Или, может, им, как и комбайнам, работы зимой нет? А лес, а цемент на строительство возить, минеральные удобрения — автомашинами же зимой не проедешь. А не возят опять же через ту сводку: жалко ее портить. И я понимаю, конечно, — Галышев обернулся к главному инженеру, — начальство с вас со всей строгостью требует…

— Мы сейчас не про сводки, а про части толкуем, — напомнил инженер.

— А если глубже разобраться — через те сводки и с частями затор получается, — все больше горячась, продолжал Галышев. — Все ремонтируют в одно время, а заводы-то, которые части выпускают, не могут десять месяцев стоять, а потом за два месяца всю годовую продукцию выдать. И вот вместо того чтобы шуметь нам о всяких досрочных ремонтах, взять бы да подумать, а нельзя ли тут по-другому, умнее повести. И начать хотя бы с того, что ремонт делать и осенью, по окончании работ, и весной, перед выездом на сев. Тогда бы и частей не намного больше шло, и затору с ними не было. А главное — машины работали бы круглый год. А то даже неловко как-то получается: все начали решения Пленума в жизнь проводить, колхозы подымать сразу же, с сентября, а мы, МТС, как будто собираемся только с апреля.

Галышев сел. Его с Житковым поддержало еще несколько человек. Остальные отмалчивались или поддакивали инженеру.

— Все это слишком общо, товарищ Галышев, — как бы заключая разговор, сказал Оданец. — Надо бы поконкретнее. А то ведь это называется растекаться мыслью по древу.

— Ты сам-то спорь конкретнее, убедительней, — заметил Гаранин.

Оданцу замечание это, видимо, пришлось не по нутру.

— А я совсем и не собираюсь спорить, — по-начальнически сухо сказал он. — Перед нами стоит задача: быстро и качественно отремонтировать машины. Начали мы хорошо. В том же духе и продолжать будем. И это будет самым лучшим выполнением решений Пленума… У вас нет ничего, Алексей Иванович?.. Тогда что ж, вы свободны, товарищи.

Ремонтники, несколько обескураженные таким крутым окончанием разговора, один за другим вышли из «кабинета».

— Поговорили, называется, — угрюмо буркнул кто-то в дверях.

Гаранин сидел, низко наклонившись над столом и усиленно дымя трубкой. Лицо его было напряженным, на щеках выступил неровный, пятнами, румянец. Последние слова инженера имели вполне определенный смысл: да, товарищ секретарь, вы тут можете поговорить, я могу послушать, но решать все-таки предоставьте мне…