Вероятность полёта - [5]

— На свою жилплощадь его больше не пускайте! Не верьте, если будет говорить, что любит. Звоните мне. Под этими его действиями могут скрываться преступные намерения. Занял же он чужое гнездо. Согнал с дерева законных владельцев и с вами так же может поступить.

Перед тем как уйти, он написал Лидочке свой телефон и сказал, что снимать меня с дерева приедет МЧС. Жильцы еще какое-то время погалдели, посудачили, но потом им надоело и они разошлись.

Небо стало белесым, и с него стали срываться отдельные холодные снежинки. А в гнезде, несмотря на недавние перипетии, по-прежнему было тепло и уютно. Я уже больше суток находился в своем прибежище, однако обследовать его решился только сейчас. Как я уже говорил, изнутри гнездо было гораздо обширнее и удобнее, чем это виделось снаружи. Внутри, поверх толстых перекрученных веток, был наложен глубокий слой не то пуха, не то ваты, не то тряпок. И этот пушистый слой имел поразительную особенность. Стоило запустить в него руку, как в пальцах оказывались самые странные вещи. Хотя все они и принадлежали к разным эпохам и культурам, имели разную степень сохранности, сделаны были из совершенно разных материалов и имели различные размеры, но их объединял один характерный признак: предметы эти были утеряны когда-либо при невыясненных обстоятельствах. Запуская руку в мягкую бездну, я никогда не знал, что достану. Причем, чтобы достать очередной предмет, нужно было предыдущий положить на место. Так, сначала под толстым слоем пуха я обнаружил огромную желтую глыбу известняка. По некоторым признакам я понял, что это был недостающий нос египетского сфинкса. Больше меня поразило даже не то, что древний нос оказался в гнезде, но насколько далеко в глубь гнезда уходило его основание. Отсюда прощупывалась только большая ноздря. Амфоры, отбитые белые пальцы мраморных скульптур, золотые николаевские червонцы, святой Грааль крестоносцев, пластмассовые школьные шариковые ручки, черненые серебряные столовые приборы, полузабытые игрушки, рассыпающиеся папирусы, железный заржавленный крест с купола Ванского монастыря, утраченные страницы из библии, Лидочкин хрустальный кубок, изрядно попорченный молью карабахский ковер — такой в моем детстве лежал на пороге родительского дома, пока куда-то не исчез. Без сомнения, все эти вещи были перенесены в гнездо воронами. По возрасту некоторых из этих предметов можно было судить о возрасте самого гнезда. Получалось, что оно заложено во времена Великого потопа. Может, даже сам библейский ворон когда-то вплетал в его стены толстые прутья. Но здесь моя теория терпела крах, потому как возраст липы, на которой вороны свили гнездо, был не более двухсот лет.

Ах, противоречия!.. Чем больше часов я проводил в вороньем гнезде, тем больше уверялся в могуществе вороньего племени. Я искренне верил, что способность летать, записанная в человеческом генетическом коде, непременно проснется здесь. Однако никаких изменений ни в своем душевном, ни физическом состоянии, которые бы определили возможность моего полета, не замечал. Видимо, я провел в гнезде слишком мало времени. А гнездо и мегаполис вокруг него постепенно заносило снегом. Ах, как хороша была Москва в своем снеговом наряде. Задымились густым парком трубы на крышах, исчезли мусор и лишние детали городского пейзажа, под запорошенными мостами засверкала расплавленной сталью Москва-река. Мне хотелось, чтобы все-все занесло снегом, и меня уже больше никто никогда не увидел. И еще отчего-то сильно клонило в сон…

И привиделось мне, будто сижу я на вершине большой горы в центре Мира. Вокруг ни души, только ледовое поле. Внизу все сильнее разгорается россыпь разноцветных огней большого города. Нет, это не Москва. Что-то знакомое в нем, но не узнать. Чуть поодаль темнеет из-под снега остов большого корабля. Как же его сюда занесло? Сижу я давно, пораженный странным бездействием. От долгой неподвижности, от частой смены жары и холода, кости мои начинают рассыпаться в прах. Ногти мои трескаются, тело покрывается язвами от мороза и солнечных ожогов. Однако мысль и мышцы от непрестанного ожидания находятся в тонусе. На толстом ребре корабля вот уже который час висит черный хищный силуэт. Это ворон, красивая и сильная молодая птица. Видимо, праправнук библейского ворона. Намерения его неясны. Он смело, с глумливым удивлением разглядывает меня. То ли ждет, когда я превращусь в груду падали, то ли просто хочет сбросить меня с вершины горы. Иногда ему надоедает сидеть, и он в нетерпении пролетает у меня над головой, целя блестящим клювом в глаз. У меня свой план — схватить его за голени и слететь с ним вниз. Во время очередного вороньего пике я решаюсь. Хватаю его за ноги, и мы срываемся с горы в сторону бесчисленных городских огней. Но тут кости мои под действием силы моих собственных мышц рассыпаются на множество осколков. Я не в состоянии более удерживать птицу, и она с хриплым криком взмывает ввысь. Я же еще некоторое время падаю, наслаждаясь чувством полета. Затем ощущаю удар, не вызвавший, однако, в моем теле никакой боли. Я дышу еще, и осколки костей с каждым вздохом все сильнее впиваются в мою бедную плоть. На теле моем копошатся странные, кровавого цвета блохи. И тут над моими останками появляется одноглазый Лидочкин кот. Он долго принюхивается, однако с отвращением отворачивается.