Вернувшийся к рассвету - [10]

Матросский клуб на самом деле являлся Дворцом культуры Пермских авиамоторов, но вот приклеилось к нему почему-то данное название и по-другому его уже и не называли. Даже сами работники клуба. Монументальное здание с пузатыми, офигенно высокими колоннами, возле которых советские лётчики стоят, крыша «ёлочкой», а на крыше полуголые мужик с бабой арфу продают. Двери из массива сосны почти в три моих роста, бронзовые «ёлочные» ручки. Рядом с дворцом памятник вождю пролетариата с вытянутой вперёд рукой, с непременной кепкой, газетой в кармане и кучкой засохших цветов у подножья. На правой стороне памятника еще не стертая надпись мелом: «Косой — дурак». Ступени центрального хода закатаны в мраморную крошку, золотыми жилками блестят вмурованные в них медные полоски. В общем, дворец культуры Пермских авиамоторов был стандартным, как и все дворцы во всех городах Советского Союза. В меру обшарпанный, в меру подновлённый, огромный и угрюмый, он прикрывал своим фронтоном заросший сквер, пряча за чугунной решеткой заросшие травой прогулочные дорожки и вросшие в землю с вычурно изогнутыми спинками разломанные лавки. Спинки гнул кузнец, лавки ломали гуляющие в сквере. Просто так, от избытка чувств и недостатка в ландшафте требуемого хаоса. К скверу с боку ютилась крашенная в синий цвет хоккейная коробка, полностью пустовавшая по причине лета. В футбол гоняли чуть дальше на просыпанной песком площадке, падать голыми коленками на асфальт желающих не было, а баскетбол…. А уличный баскетбол сейчас никого не интересовал, ибо уделом этого вида спорта в это время были потные и гулкие залы дворцов спорта и укрытые крышами спортивные манежи. И не катались здесь роллеры и скейтбордисты, не выёживались своим внешним видом готы и эмо и тем более «чистомиры». О первых ещё не знали, вторых просто ещё не существовало, третьих…. А третьих, может и не будет. Так что царствовали в окрестностях дворца футболисты с ободранными коленками в невероятно тяжелых черных с красным китайских кедах, прогуливались собачники с шотландскими колли и восточно-европейскими овчарками, а заросший сорняками сквер был отдан в безраздельное владение любителям солёной рыбки, холодного пивка, «беленькой» и местному хулиганью. И вот именно туда, в этот гадюшник и рассадник порока, весьма и весьма редко навещаемый патрулями ДНД, я и направился.

Вечернее солнце ласково касалось моей стриженной «под ноль» макушки, золотило сочную зелень листвы, и тем острее для меня оказался переход в сумрачную тень сквера. Холоднуло неприятно, слева немелодично брянькнула гитара, звякнуло горлышко бутылки о край стакана. Нет, туда нам не надо. Далеко впереди, похоже, автомобильная магнитола на волне «Маяка» еле слышно рассказывает об очередном достижении наших славных сталеваров, а впереди, заглушая ее, орёт на весь сквер, что-то мощное голосами АББА. Не узнать их голоса невозможно, легенда рок-н-ролла, в зале славы прописаны навечно. Интересно, как сумели сюда провод протянуть? Или импортный магнитофон принесли вместе с аккумулятором? Батарейки-то будут слабоваты, для такой, судя по громкости звука, бандуры. Наши магнитофоны полностью отпадали — не тот звук, да и «Маяк — 203» с «Астрой — 207» я на слух отличаю. Хрипят уж они больно здорово, как туберкулезники с ангиной.

Я только успел шагнуть на замусоренную тропинку, ведущую вглубь сквера, и сразу же из-за поворота нарисовался улыбающийся Длинный. Он успел переодеться и сменил истасканную ковбойку на разноцветную рубаху с отложным воротником и влез жутковатую подделку под настоящие «лэвис». Пряжка ремня размером с чайное блюдце скалилась зубами неведомого зверя, ботинки были невнятно бордового цвета и выглядел он столь нелепо, что пришлось наклонить голову, пряча непроизвольную улыбку.

— Привет, бродяга! А я тебя встречать иду! А ты уже тут, ну и молодчага! Давай, пили ходулями за мной! У нас там весело!

И обдав меня смесью запахов дешевого портвейна и тройного одеколона, он приглашающе махнул мне рукой.

Да, у них действительно было там весело. Шашлычок на кирпичах, плавленые сырки, запотевшие, тёмного стекла, бутылки «Буратино» и «Дюшеса». Толстые ломти «докторской» и «Краковской» колбасы на разложенных на лавке газетах. Черный хлеб. По три трёхлитровые банки томатного и виноградного сока. Начатый ящик «Посольской», ряды «Крымского портвейна» и «Весеннего сада» за восемьдесят шесть копеек. Бесчисленные бумажные кульки с выглядывающими из их нутра красномордыми яблоками и пупырчатыми огурцами. Где только взяли, не сезон для яблок ведь? По блату, точно. Я быстро огляделся ещё раз, захватывая взглядом не только общую картину, но и мелкие детали.

Да, собравшаяся на маленькой полянке в глубине сквера компания отдыхала с душой и размахом. И буйство красок одежд производства советской текстильной промышленности давало огромную фору любому «кислотному» окрасу будущих дизайнерских изысков. А дичайший покрой всех этих жакетов, дикой расцветки рубах «апаш» и даже брюк «клёш», растянутых джемперов и единственной джинсовой курточки был бы для них контрольным выстрелом. Да уж, все эти убогие наряды граждан могучей «империи зла», по-прежнему ввергали меня в ступор и состояние шока. Вроде бы и привыкнуть уже пора, да вот никак не получалось. Для меня, навсегда избравшего классический консервативный стиль одежды, а после Серого финала, носящего только удобные комбинезоны, мода семидесятых была нечто неудобоваримым и чудовищным. И бороться с этим было бесполезно. Поэтому я более не заострял внимание на одежде присутствующих, равнодушно мазнув взглядом по вульгарно размалёванным лицам женского пола, мимоходом отметив, что угадал — магнитофон действительно «Grundig», кассетный, где только взяли, подсоединённый к аккумулятору и поискал взглядом уважаемого человека. Не увидел. Не было подходящего типажа. Зато нашлись другие, весьма колоритные типажи, для которых моё появление не прошло не замеченным. Один из них был красавцем — весь «синий», светящий «куполами» из-под расстегнутой до пупа рубахи, дерганный и «шарнирный» до мельтешения в глазах. Он медленно выцедил стакан мутной «бормотухи» и громко вопросил моего «Вергилия»: